А я и не Вам пишу. Предыдущий мой пост, обратите внимание, не содержит ваших цитат и является самостоятельным информативным постом, доступным для всех читателей форума. Вы-то тут при чем? Я о Вас уже забыл, как о никчемном истеричном персонаже, который постоянно пытается одурачить читателей, но у него ничего не получается :p

Понял. Продолжайте. Не буду вам мешать.

Я даже придумал как вам помочь. Если уж вы решили вывести на чистую воду "неправильные штаны" этого "никчемного истеричного персонажа", к чему все эти сомнительные теории? Ведь достаточно просто попросить его надеть эти джинсы и сфотографировать их целиком.

Давайте-ка лучше Вы нам ещё расскажете, как эксклюзивные устрицы бороздят побережье северной Франции.

...Я прошел мимо лицея Генриха IV, мимо старинной церкви Сент-Этьен-дю-Мон, пересек открытую всем ветрам площадь Пантеона, ища укрытия, свернул направо, вышел на подветренную сторону бульвара Сен-Мишель и, пройдя мимо Клюни бульваром Сен-Жермен, добрался до кафе на площади Сен-Мишель, которое я хорошо знал.
Это было приятное кафе - уютное, чистое и теплое. Я повесил свой старый дождевик на вешалку, чтобы он просох, положил видавшую виды фетровую шляпу на полку поверх вешалки и заказал cafe au lait2. Официант принес кофе, я достал из кармана пиджака блокнот и карандаш и принялся писать. Я писал о том, как было у нас в Мичигане, и поскольку день был очень холодный, ветреный и неуютный, он получился таким же в рассказе. Я уже не раз встречал позднюю осень - ребенком, подростком, мужающим юношей, и пишется о ней в разных местах по-разному: в одном месте лучше, в другом - хуже. Это как пересадка на новую почву, думал я, и людям она так же необходима, как и растениям. В рассказе охотники пили, и я тоже почувствовал жажду и заказал ром «сент-джеймс». Он показался мне необыкновенно вкусным в этот холодный день, и, продолжая писать, я почувствовал, как отличный ром Мартиники согревает мне тело и душу.
В кафе вошла девушка и села за столик у окна. Она была очень хороша, ее свежее лицо сияло, словно только что отчеканенная монета, если монеты можно чеканить из мягкой, освеженной дождем кожи, а ее черные, как вороново крыло, волосы закрывали часть щеки.
Я посмотрел на нее, и меня охватило беспокойство и волнение. Мне захотелось описать ее в этом рассказе или в каком-нибудь другом, но она села так, чтобы ей было удобно наблюдать за улицей и входом в кафе, и я понял, что она кого-то ждет. Я снова начал писать.
Рассказ писался сам собой, и я с трудом поспевал за ним. Я заказал еще рому и каждый раз поглядывал на девушку, когда поднимал голову или точил карандаш точилкой, из которой на блюдце рядом с рюмкой ложились тонкими колечками деревянные стружки.
«Я увидел тебя, красавица, и теперь ты принадлежишь мне, кого бы ты ни ждала, даже если я никогда тебя больше не увижу, - думал я. - Ты принадлежишь мне, и весь Париж принадлежит мне, а я принадлежу этому блокноту и карандашу».

Потом я снова начал писать и так увлекся, что забыл обо всем. Теперь уже рассказ не писался сам собой, теперь его писал я, не поднимая головы, забыв о времени, не думая о том, где я нахожусь, и мне уже было не до рома «сент-джеймс». Мне надоел ром, хотя о нем я не думал. Наконец рассказ был закончен, и я почувствовал, что очень устал. Я перечитал последний абзац и поднял голову, ища глазами девушку, но она уже ушла. «Надеюсь, она ушла с хорошим человеком», - подумал я. И все же мне стало грустно.
Я закрыл блокнот с рассказом, положил его во внутренний карман и попросил официанта принести дюжину portugaises3 и полграфина сухого белого вина. Закончив рассказ, я всегда чувствовал себя опустошенным, мне бывало грустно и радостно, как после близости с женщиной, и я был уверен, что рассказ получился очень хороший, но насколько хороший - это я мог узнать, только перечитав его на следующий день.

Я ел устрицы, сильно отдававшие морем, холодное белое вино смывало легкий металлический привкус, и тогда оставался только вкус моря и ощущение сочной массы во рту; и глотал холодный сок из каждой раковины, запивая его терпким вином, и у меня исчезло это ощущение опустошенности, и я почувствовал себя счастливым и начал строить планы.
("Праздник, который всегда с тобой" Э.Хемингуэй)

Странные мы люди... Можем восхищаться описаниями ресторанов, кафе, улиц, вкуса устриц классика мировой литературы и готовы шапками закидать человека, описывающего нам почти то же самое, классиком не являющегося. Почему так?

А как же неправильные штаны? Ведь этот "никчемный истеричный" гад там наверняка сидит сейчас и в очередной раз потешается, что вы себя на посмешище выставили. Мало того, что копаетесь в чужом белье, так еще и ничего в этом белье не смыслите.

С другой стороны, если это помогает вам побороть свой комплекс неполноценности и вы этим гаденьким способом самоутверждаетесь за мой счет, я не против. Почувствуйте себя полноценным. Возможно тогда вы сможете общаться на равных, с позиций собственного достоинства и уважения к собеседнику, даже если собеседник от вас чем-то отличается.

Насколько я могу судить, у некоторых людей (преимущественно живущих в России) понятие о собственном достоинстве несколько искажено. Им почему-то кажется, что их собственное достоинство зависит от других людей. Это не так. Ваше достоинство не зависит от вашего материального положения и от мнения других людей о вас. Это ваше мнение о самом себе. Нужно уважать себя в первую очередь. Тогда у вас получится разговор на равных с другими уважающими себя людьми. А если вы готовы выставлять себя на посмешище завистливым тявканьем и демонстрацией своих комплексов, о каком собственном достоинстве может идти речь?

Вы отвлекаетесь от вами же заданной темы. Давайте-ка поподробней о червяках в сыре, лягушках и прочей заморской (прошу прощения) снеди.

Вызывает антирес
Ваш питательный процесс:
Как вы там едите устриц --
С кожурою али без?.

Так почем устрицы для народа?

Это место есть в моем фотоотчете о Париже.

P.S. Но теперь мне страшно за старину Хеммингуэя. Полный букет преступлений. Париж, устрицы, "себаритство". Сейчас окажется, что у него штаны ненастоящие...

Что невесел, Amor Bel?
Али устриц переел? smilies

Я думаю, он бы это пережил...