[santehlit]

Харка безучастно созерцал всё это, чувствуя себя помётом пресмыкающегося, распространяющего запах лихорадки и страха. Он лежал, то свернувшись, как змея, то вытянувшись, как ящерица. Иногда скрипел зубами, охваченный приступом отчаяния. То колотил себя в живот, то хватался за голову. Лучше бы он погиб на костре, утонул в реке, чем мучиться теперь живым и здоровым. Впрочем, надолго ли это?
Харка задумался – есть ли у него шанс выжить одному в степи? Вспомнил потомков Серых Волков – вот, кто не страдает сомнениями. Это были настоящие охотники с большими, тяжёлыми головами, низкими лбами и сильными челюстями; у них смуглая от загара кожа, волосатые торсы, руки и ноги не знающие усталости. А остротой своих чувств, особенно обонянием, они могли соперничать с настоящими волками – если встанут на Харкин след, никогда его не упустят. В их взглядах всегда угрюмая свирепость. Харка на них не похож.
Нет, не для этих горилл собирался взойти на костёр Обречённый. Он вспомнил прекрасные глаза детей, девушек и своей любимой. От них черпало племя силу, разум и способность выживать в любых условиях.
Он обратил к небу взор, мысленно стеная - что же будет с ним без людей, без защиты и крова? как будет жить один в степи? кто защитит от мрака и холода зимы? кто согреет озябшее тело? где найти оружие, чтобы добыть еду? как самому не стать чьей-нибудь пищей?
Ему показалось, что небо сказало – иди вдоль реки в сторону высокого солнца; там не бывает холодной зимы; там вечно плодоносят деревья; там ты не будешь голодать; там ты спасёшься.
Харка посмотрел в голубую даль более дружелюбно – ты всегда поддерживало меня, выручая из смертельной опасности; это ты внушило мне отвращение к глиняному истукану; сила и ловкость мои от тебя; я люблю тебя; я тебе верю.
Он вспомнил Эолу, хрупкую и желанную. Он так мало сказал ей о своей любви, но глаза его не молчали, они должны были рассказать ей о его чувствах. Вспомнил выражение страха на её лице, когда он пометил её грудь знаком Обречённого. Выражение ему не понравилось – оно сделало девушку чужой. Неужели бегство Харки отвернёт её сердце от него? Неужели свой прекрасный взор, полный влажного блеска, она обратит на кого-то другого.
Например, на волосатого Дипа, который не раз заступал ей дорогу, предлагая своё ложе на вонючей шкуре гиены, у которого из-под мохнатых бровей дико сверкали глаза убийцы. Харка вспомнил его коренастую фигуру, подчёркивающую ширину плеч и длину рук. Всё его существо выражало необычайную силу - неутомимую и безжалостную. Никто не знал её пределов, но все знали, что она огромна. Те, кто отважился, бросить ему вызов, погибли, были съедены и их черепа сожгли, посвятив Бурунше. Такие же, как и он, были ещё трое мужчин из его ватаги – всегда они охотились вчетвером. Если один из них желал смерти кого-то, значит этого желали все четверо. Всякий, кто объявлял им войну, должен был либо погибнуть, либо уничтожить их всех. Ещё говорили, что эти четверо не потомки Серых Волков – они пришли однажды в пещеру с подношением Бурунше и были приняты в число охотников.
Харка помнил, как свирепо, алчно и с вожделением смотрел Дип на Эолу. На юношу он смотрел с угрозой. Его внимание к девушке породило в охотнике ненависть – такое чувство возникает к сопернику. Но статус приемника оберегал Харку от жестокости Дипа – чуждый страха, тот не лишён был осторожности. Теперь всё решилось без борьбы – никто не встанет у него на пути в посягательствах на Эолу. Впрочем, женщины пещеры, грозные своей многочисленностью, страшные меткими стрелами и общностью интересов, станут ей защитой, если она отвергнет Дипа.
Сердце изгоя томилось тоской.