[santehlit]

Она поверила, а может, нет, но говорит:
- Оставайся у меня, утром уйдёшь.
Ключом дверь открыла. Крадёмся тёмным коридором, я таз зацепил – упал: грохот по всей квартире.
Она шепчет:
- Экий ты неловкий. Сейчас хозяйка проснётся.
Добрались до её комнаты…
В коридоре послушались шаги и разговор - шёл обход раненых.
Скворцов юркнул под простыню, торопливо заканчивая:
- Вообщем, Рита её зовут. Она эвакуированная из Ленинграда, консерваторка и еврейка. Выпить у неё не оказалось, а попец такой же костлявый, как и коленки…
- Ну, дела! – восхитился рассказу юный лейтенант Устьянцев.
Лука высказал своё мнение:
- О женщине скверно может говорить либо законченный трепач, либо неудачник в любви.
Обрусевший кавказец Скворцов повернул к нему возмущённое лицо, сказал, раздувая ноздри длинного крючковатого носа:
- Это кто там провякал?
- Верно мамлей сказал, - вмешался капитан Коробов. – Ты руками в туалете всё сделал, а консерваторку свою придумал.
Скворцов откинулся на подушку с обиженным лицом. С командиром разведроты Коробовым спорить никто не решался - он прошёл западный фронт, орденов и шрамов у него было поровну.
Лечащего врача звали Галина Александровна. Это была женщина тридцати с небольшим лет, с очень красивым, грустным лицом. Раненого в голову и конечности Луку она заставила задрать нательную рубашку, старинной трубочкой приставленной к уху, прослушала его дыхание. При этом её золотистые локоны касались его щеки, и ему было приятно и неловко.
- Богатырь! – сказала она и мягко пошлёпала Луку по мускулистой груди. У неё были усталые, чуть продолговатые зелёные глаза и волосы до плеч. Её улыбка в одно мгновение лишила Лукьянова сна и покоя.
Закончив осмотр, она окинула палату весёлым взглядом:
- Ну что, самовольщики, кто вчера в клубе с местными подрался?
Она была не замужем, её боготворили все мужчины госпиталя. Галина Александровна знала это, но успешнее справлялась с ролью мамы для своих подопечных, чем кокетливой красавицы.
Всё-таки хорошо, что весна. Можно было спускаться во двор и ходить в клуб без больничного халата. В клубе Лука обязательно познакомится с девушкой, похожей на Галину Александровну, пойдёт её провожать и останется ночевать. Только жаль, что он не такой бойкий, как Скворцов - не умеет врать и целовать женщинам руки. Но ему, может быть, повезёт, и в него влюбятся в такого, как он есть. Вон ведь Галина Александровна улыбается, когда поглядывает на него. Впрочем, сколько ей лет – тридцать, тридцать пять? Не девица уже, а красивая.
- Драться не надо, - сказала она. – А гулять надо – рекомендую. Впрочем, у нас тут по вечерам и во дворе весело - гармошка играет, девчонки приходят.
- Ага, - подхватил Скворцов, – приходят. Расфуфыренные, гордые, неприступные, как вражеская крепость Кенигсберг.
Лука видел в окно, как в беседке вокруг гармониста собираются раненые, медсёстры и девчонки из города действительно приходят. Танцевали, и по их лицам казалось, что ушедшая война – это лишь сон, который не вспомнить, не забыть. Лука им завидовал, но не мог преодолеть смущения своей искалеченностью.
- Но раз приходят, значит, интересуются, - сказала врач.
- Они в беседку приходят, нет, чтоб в палаты, - печально сказал неходячий Устьянцев.