[santehlit]

У хмыря в руке початая бутылка пива. Две девицы непонятного возраста, как собачки, бегают за ним и всё норовят к горлышку приложиться. Мужик их отталкивает, сам отхлёбывает. На ноги девицам глянешь – вроде ничего. На лица – бр-р-р! – хуже атомной войны. Хмырь нам подмигивает:
- Сосок хотите? За фунфырь уступлю.
А потом как даст одной кулачищем. Дама упала, и он носом в стенку – кто-то из наших приложился. Окружили, а у него в руках финка.
- Попишу, моряки, …ля буду, попишу.
Чистяков:
- Отойдите.
Ремень из тренчиков вытянул, на руку мотает, а хмырь нож перед собой и на прорыв пошёл - вырвался на перрон и стрекача задал. Тут наш поезд объявили. Садимся, а билеты наши раскидали нас по всему составу. Я в общем вагоне один оказался. Прошёлся туда, вернулся обратно – нет мест свободных. Я к проводнице.
- Нет, - говорю, - свободных мест.
Она:
- Садись, где найдёшь.
- Не найду – к вам приду.
- Приходи.
Снова бреду под завязку набитым вагоном. Солдат на нижней боковой спит. Бужу.
- Вставай, пехота, приехали.
Полку раскидали на столик и два сиденья. День проехали. На ночь глядя, солдат предлагает
- Давай ляжем валетом.
Мне только ног твоих у носа не хватало! Впрочем, мои тоже не «шипром» пахнут. Легли. Он мои голени обнял, я его. Спим, не спим – пытаемся. Среди ночи он пропал. Я раскинулся на полке и заснул с удовольствием. Вернулся солдат, будит:
- Слышь, моряк, у тебя на бутылку есть?
- Откуда деньги? Из учебки еду – лейтенант командир.
- Ну, тельняшку продай.
- Тебе что приспичило?
- В конце вагона двух тёлок дерут – за бутылку дают. Я был, отметился - сходи и ты, а я посплю.
- Слушай, мне как бы немножко не хочется.
- Да брось?
- Нет, правда, потерплю чуток.
- Ага, совсем чуток – три года.
- Теперь уже меньше.
- Нет, я ради этого дела последнюю рубаху отдам.
Солдат скинул ботинки и обнял мои голени. Лежал, лежал, ворочался, ворочался - потом встал и куда-то пропал. Наверное, пошёл последнюю рубаху проё…. Как бы это выразиться цензурно, и чтоб все поняли?
В Хабаровске опять пересадка с ночёвкою на вокзале. Во вполне приличном гальюне привели мы себя в порядок – умылись, побрились, почистились. Вот погладиться не удалось – а так был бы полный ажур. Пристроились ночевать – строем на баночке (лавка вокзальная), головой на плечо соседу.
Напротив – ожидающие. Дама – яркая блондинка, при ней два военных. Старлей, должно быть, муж, а прапорщик – брат. Её короткая кожаная юбка на баночке совсем потерялась. Всё, что выше колен, бросается в глаза, просто лезет нахально, не даёт окончательно сомкнуть веки и уснуть.
Чуть дальше, женщина в строгом платье, уложив на колени головку ребёнка, просидела всю ночь, чутко реагируя на все движения чада. Лицо типично еврейское, не лишённое, впрочем, привлекательности. Утром от блондинки остались одни ноги – на лицо без содроганья нельзя было глянуть. А юная мамаша, будто не спала, и не было для неё томительной ночи ожидания. Хочу жениться на еврейке.