[AlexR]

«Нельзя объять необъятное»
Именно это высказывание Козьмы Пруткова лучше всего характеризует ситуацию с обсуждением романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»: просмотров много, а комментариев практически нет.
Давайте сузим тему, оставив в стороне сложный образ Ивана Карамазова с его идеей «Если бога нет, то всё позволено»; забыв о построении всеобщей гармонии на слезинке одного ребёнка; не будем обращать внимание на битву между богом и дьяволом в сердце старшего брата Дмитрия Карамазова.
Зададимся, на первый взгляд, простым вопросом: почему повесился Павел Смердяков?
«Как почему? – удивится каждый, кто читал роман, – Потому что этот лакей поверил теориям Ивана Карамазова, что если бога нет, то всё позволено, и ради трёх тысяч рублей убил своего отца. Но за то время, которое прошло от момента совершения преступления до суда над Дмитрием Карамазовым, он осознал, что пропагандируемая Иваном вседозволенность не спасает от нравственных мук за совершённое преступление. Поэтому в последнем, третьем разговоре с Иваном Карамазовым Смердяков не только сознаётся в своём преступлении, но и передаёт Ивану похищенные три тысячи рублей, подчёркивая тем самым, что именно Иван Карамазов является фактическим убийцей отца. Известно, что Смердяков страдает жестокими приступами падучей болезни и ему нечего опасаться каторги, так как три медицинских эксперта, которые должны принять участие в судебном заседании подтвердят его неподсудность. Поэтому именно нравственные муки за совершённое им преступление стали причиной его самоубийства. Это самоубийство Смердякова доказывает пагубность идеи Ивана Карамазова, что если бога нет, то всё позволено. В этом и заключается смысл всего произведения.»
Признаюсь, когда первый раз читал «Братьев Карамазовых», тоже так думал.
Но есть в романе один эпизод, который заставляет усомниться в справедливости выстраиваемых умозаключений.
Вспомните историю несчастного Ришара, рассказанную Иваном Карамазовым брату Алёше за разговором в трактире:
« В Женеве, очень недавно, всего лет пять тому, казнили одного злодея и убийцу, Ришара, двадцатитрёхлетнего, кажется, малого, раскаявшегося и обратившегося к христианской вере перед самым эшафотом. Этот Ришар был чей-то незаконнорожденный, которого ещё младенцем, лет шести, подарили родители каким-то горным швейцарским пастухам, и те его вырастили, чтоб употребить в работу. Рос он у них, как дикий зверёнок. …Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже этого и били, когда он крал у свиней, и так провёл он всё детство своё и всю юность, до тех пор пока повзрослев и, укрепившись в силах, пошёл сам воровать. Дикарь стал добывать деньги подённой работой в Женеве, добытое пропивал, жил как изверг и кончил тем, что убил какого-то старика и ограбил. Его схватили, судили и присудили к смерти. Там ведь не сентиментальничают. И вот в тюрьме его немедленно окружают пасторы и члены разных Христианских братств, благотворительные дамы и проч. …Он обратился, он написал сам суду, что он изверг и что наконец-таки он удостоился того, что и его озарил господь и послал ему благодать. Все взволновались в Женеве, вся благотворительная и благочестивая Женева. Всё, что было высшего и благовоспитанного, ринулось к нему в тюрьму; Ришара целуют, обнимают: «Ты брат наш, на тебя сошла благодать! …Пусть ты невиновен, что не знал совсем господа, когда завидовал корму свиней, …– но ты пролил кровь и должен умереть». …И вот покрытого поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по братски голову за то, что и на него сошла благодать.»
Горькая усмешка автора над лицемерием жителей Женевы легко передаётся читателю, и, читая этот рассказ, мы сочувствуем несчастному Ришару.
То есть, как оказывается, некое чувство любви к раскаявшемуся преступнику, убившему и ограбившему старика, мы испытывать можем.
Но одновременно мы испытываем и затаённую радость от того, что, как заканчивает эту историю Иван Карамазов, «у нас хоть нелепо рубить голову брату потому только, что он стал нам брат и что на него сошла благодать». Мы думаем, что именно ради этих слов, что «у нас хоть нелепо рубить голову брату», Достоевский вставил в роман историю Ришара и что мы намного лучше жителей Женевы.
Но у Фёдора Михайловича всё сложнее и интереснее.
Задумаемся, действительно ли мы лучше жителей Женевы?
Сравним Ришара с Павлом Смердяковым.
– Ришар незаконнорожденный.
И Павел незаконнорожденный.
– Ришару двадцать три года.
Смердякову – двадцать четыре.
– Ришар ещё младенцем был подарен пастухам.
Павел с самого детства не знал родителей и воспитывался в семье слуги Григория.
– Пастухи взяли Ришара, «чтоб употребить в работу».
Фёдор Павлович Карамазов тоже употребляет незаконнорожденного сына в работу: делает его своим поваром.
– Ришар рос, как дикий зверёнок, у пастухов, которые постоянно били его.
После того, как слуга Григорий больно наказал розгой Павла, «тот ушёл в угол и косился оттуда с неделю». В другой раз Григорий «неистово ударил ученика по щеке. Мальчик вынес пощёчину, не возразив ни слова, но забился в угол на несколько дней.»
– Ришар пас свиней.
Нет, Смердяков свиней не пас, он был лакеем. Но отношение к нему, например, Дмитрия Карамазова или характеристики, которые Павлу давали Фёдор Павлович и Иван – «иезуит смердящий», «хам», «вонючий лакей» – иначе как свинством не назовёшь. Подобные выражения по отношению к слуге было нормой того времени. Но Смердяков то был сын и брат!
– Ришар «убил какого-то старика и ограбил».
По устоявшемуся мнению (а именно этого мнения придерживались вы, когда читали роман) Смердяков тоже убил и ограбил старика.
– Ришар обратился «к христианской вере перед самым эшафотом».
Вечером накануне самоубийства Иван Карамазов застаёт Смердякова за чтением трудов Исаака Сирина.
– На Ришара сошла благодать, так как он понял, что он изверг, и раскаялся. Но так как убийство он всё-таки совершил, то ему «оттяпали-таки по братски голову».
Здесь мы подходим к самому интересному в этой истории с Ришаром. Интересному потому, что за более чем сто тридцать лет, которые прошли с момента написания романа, читатели и критики так и не поняли, что Смердяков – просто русский Ришар. В оценке событий романа история Ришара до сих пор не играла никакой роли. Поэтому в той оценке, которую даёт читатель Павлу Смердякову, мы имеем истинную оценку читателя – оценку, идущую из глубины читательской души.
В истории с Ришаром Достоевский ставит и блестяще решает уникальную по своей силе и красоте задачу: даёт возможность читателю заглянуть в собственную душу.
Как он это делает?
Всё дело в том, что Фёдор Михайлович предвидел, что критики и комментаторы романа посчитают, что Смердяков РАСКАИВАЕТСЯ в совершённом преступлении, и поэтому не только передаёт Ивану три тысячи рублей, которые он, якобы, украл после убийства отца, но и кончает жизнь самоубийством. Этого мнения придерживаемся и мы, когда читаем роман.
Предвидя это мнение своих читателей и критиков, Достоевский приготовил нам очень нелицеприятный вопрос. Суть вопроса можно пояснить следующим:
Если честно заглянуть себе в душу в поисках ответа на вопрос о причинах самоубийства Павла Смердякова, то вот что мы могли бы сказать этому раскаявшемуся грешнику, если зашли к нему, когда от него ушёл Иван Карамазов, и он остался один на один с петлёй:
– «Ты брат наш, на тебя сошла благодать… Это Федька-каторжник в «Бесах» режет всех направо и налево и не испытывает угрызения совести. А ты, как Родион Раскольников из «Преступления и наказания», ощутил, что, совершив убийство, переступил черту, за которой не сможешь спокойно жить. Ты потому и отдал украденные у старика деньги Ивану, что осознал – никакими деньгами нельзя заслонить совершённое тобой злодеяние. Ты думал, что если Бога нет, то всё позволено, но теперь сам видишь, что ошибся. Ты раскаялся и понял, что ты – изверг. И с этим раскаянием к тебе, как и к женевскому преступнику Ришару, пришла благодать. Любой раскаявшийся грешник считается братом, поэтому мы и называем тебя братом. Но черта пройдена, и назад дороги нет. Ты совершил преступление, и должен умереть. Именно твое самоубийство будет подтверждением того, что на тебя сошла благодать.»
Ну и чем, в этом случае, мы отличаемся от жителей Женевы?
Именно этот вопрос собирался задать Достоевский во втором, так и ненаписанном романе.
Если вы ответили, что «ничем», то вы ошиблись. Мы намного хуже жителей Женевы, так как Ришар все-таки убил и ограбил старика, а Смердяков старика не грабил и не убивал.
Как видите, ответ на этот вопрос очень нелицеприятен читателю. Другое дело, что связь между Смердяковым и Ришаром можно не видеть и, читая и разбирая роман, успокаивать себя мыслью, что «у нас хоть нелепо рубить голову брату потому только, что он стал нам брат и что на него сошла благодать». Что и продолжается более ста тридцати лет!
Как видите, все наши умозаключения относительно причин самоубийства Смердякова вызывали у Достоевского такую же горькую усмешку, как и поведение жителей Женевы, а значит, наши умозаключения рассыпаются, как карточный домик.
За самоубийством Павла Смердякова у Достоевского стоит что-то другое.
Так что же на самом деле толкнуло Павла на великий грех?