Клуб любителей исторической прозы

[santehlit]

Я и оглянуться не успел, как оказались мы на кладбище. Остановились у обихоженной могилы. Куст шиповника над ней развесил унизанные красными ягодами плети.
- Здесь похоронен мой отец.
Села на лавочке в ограде. Я постоял и отошел к шиповнику, обрывать ягоды. Острый шип вонзился в подушечку большого пальца. Я и не вздрогнул, и не выругался, только нахмурился, глядя на ранку – где стремительно росла капелька крови, круглая и яркая, как ягодка шиповника. Сунул палец в рот.
- Не рви, не надо, пусть висят – ведь это так красиво! Их потом птицы все склюют. – Она смутилась почему-то, потом добавила поспешно. – Говорят, что это души умерших.
- Склюют, - согласился я.
Посмотрел на сорванные ягоды в ладони, поднес к лицу, понюхал и высыпал на столик.
- Сядь. Рядом сядь – что ты там бродишь за спиной.
Я сел с ней рядом, слова не сказав – надолго замолчали. Изредка поглядывал на большое родимое пятно на ее бедре точеном, хотел пересесть поближе, но так и не решился. В юности каждый год разности в возрасте считается как пропасть. Я уже не окончил первый курс института, поступил снова и получил повестку на расчет. Наташа сдала экзамены за восьмой класс, пошла в девятый. Сколько ей – шестнадцать? Но смотрелась вполне сформировавшейся девицей и очень даже ничего.
Да что там! Натали была красавицей! Из тех девушек, которых обычно видишь на картинах. Однако не утонченной искусственной красотой, которую можно встретить на портретах знатных дам. Красота Наташи была природной и естественной – большие синие глаза и губы пухлые, которые задорно улыбались, изящная фигурка. В кругу сверстниц своих она смотрелась, как лань среди ягнят. Смотреть, как она идет сквозь толпу, было все равно, что наблюдать за порывом ветра, бегущим по глади пруда. Только ее сопровождала не рябь на воде, а головы мужчин, оборачивающихся ей вслед. И я, грешный, не раз провожал ее глазами, но мы нигде и никогда до сего дня так близко с ней не пересекались.
- Ева, – сказала тихо вдруг Наташа. – Ты можешь полюбить меня?
Мой зять был популярным королем Увелки, а Ева – его бойцовый псевдоним. Порой знакомые на улице меня так тоже окликали.
Так и спросила – можешь полюбить меня? Не – я нравлюсь тебе? как было принято в подобных ситуациях, а – ты можешь полюбить меня? как взрослая.
Глубоко вздохнул, шевельнул губами и кивнул, глядя строго перед собой – теперь я и смотреть боялся в ее сторону.
- А можешь ты любить меня всю жизнь?
Хотел ответить, что смогу, но опять не смог и опять кивнул. А потом добавил:
- Очень.
Голос почему-то хриплым стал, да и губы что-то плохо мне повиновались.
Наташа нервно оглянулась по сторонам и подалась ближе ко мне. Ее плечо коснулось моего, вьющиеся волосы щекотнули ухо. Она шепнула:
- Спасибо. Поцелуй меня.
Я тоже к ней подвинулся поближе, склонился, прильнул губами к ее щеке и замер.
- И обними. Пожалуйста, обними меня покрепче.
Но я был девственник тогда – ни обниматься, ни целоваться толком не умел. Юность – это всегда борьба желаний со страхом, и страх пока был непреодолим для нас с Наташей.
Я обнял ее за плечи одной рукой, осторожненько и неумело поцеловал шейку, маленькое ухо, прядь волос. Она не тянулась ко мне губами – задумчиво смотрела на фото с обелиска. Затем произнесла:
- Я здесь тебе клянусь перед лицом отца, что люблю тебя. Ты в армию уходишь? Я буду ждать тебя. Ты слышишь, папа? Я клянусь!