Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Всё, подходы изучены, надо идти, но что-то удерживает на месте и заставляет смотреть в чёрный зев угрюмой скалы. Будто сейчас, в миг самый последний сигнал прилетит – стой, не ходи, смерть тебя ждёт впереди!
Первый раз в жизни перекрестился:
- Храни меня, Господи!
Последние хлопоты перед спуском – лишние вещи на берегу, ружьё собрано и заряжено, торчит бушпритом на носу. Фонарь под рукою.
Ну, что, Моряк, пойдёшь со мной в пасть каменного дракона? Да брось храбриться, ты смелый потому, что не знаешь, куда я иду. Короче, останешься на берегу. А то, не дай Бог, там запаникуешь - мне неприятности с тобою ни к чему.
Наискось, сносимый течением, пересёк реку. Веслом гребу, прижимаю лодку к берегу. И под рукой «кошка» – если вдруг понесёт течением и станет посудина неуправляемой, попытаюсь за что-нибудь зацепиться. Не смогу на земле, в воду брошу – дно каменистое поможет.
Поворот реки. Открылся перекат. Начинается отвесная скала. Последнее дерево – сосна, за неё и зацепил «кошку», сделав петлю. Весло положив, сплавляюсь на шкерте. Чуть слабина – несёт течением на стремнину. Натяну бечёву – она прижимает лодку к берегу. А на стремнине «клыки дьявола» бурлят и пенятся водой, лодку царапнули пару раз, но не цапнули – увернулся к скале.
Ещё травлю, руки дрожат от напряжения. Чёрт! Не додумался сделать в днище крюк, чтобы шкерт пропустить – травить или тормозить без усилия: есть опасность, что в руках не сдержу, когда устанут. Тогда останется, обмотать вокруг талии и лечь на дно, чтобы лодку течением не унесло.
Вот и пещера – лодку несёт прямо туда.
Травлю понемногу. Надо мной серый свод. Шлёпнул рукой по прохладной поверхности – принимай незваного гостя, обитель добра или зла!
Пещера сужается - царапая стены бортами, лодка протискивается вглубь скалы. Шум переката здесь, как в трубе, увеличивается до рёва. Господи, ткнуться сейчас бы в непроходимый тупик, чтобы был повод вернуться. Я попробовал потянуть бечеву – лодка подаётся. Прошёл метров пять, а отсюда до выхода рукой подать. Путь к отступлению есть, тогда попробую в глотку дьявола ещё немного пролезть.
Что-то сверкнуло в луче фонаря – даже, сверкнув, отразилось. К горлу подкатила слюна - Господи, неужто так просто! Клад Пугачёва, золотые трофеи из позапрошлого века? Каких-то пять метров ещё, и стану я богачом.
Тоннель закончился великолепным гротом – обширным, с высоким потолком, от которого отражаясь, шум переката перерастал в гром. Сверкнули, наверное, прожилины кварца – вон их сколько в стене. А я подумал… Да Бог с ним, кладом. А это что? Луч фонаря упёрся в контур медведя, выдолбленного на скале. Тело и лапы могли быть чьи угодно, но голова косолапого. С такой башкой и разинутой пастью только в пещеру ходить – эй, мужики, отдавайте вершки, забирайте, на хрен, свои корешки. А вон, наверное, бизон нацелил мамонту в хвост рога. Ба, да тут целая Третьяковская галерея! У этого существа оленьи рога. А вон опять медвежья голова. Кому-то ведь было не лень стучать каменным зубилом по каменным стенам изо дня в день.
Об этих рисунках давно известно – мне слава здесь не грозит. Но вот этот грохот в подземелье слуха к чёрту лишит. Пожалуй, пора выбираться отсюда, но интересный вопрос – куда вода через грот стремится? Кажись, к той стене. Достанет ли шкерт? Он на исходе. Значит, придётся снова вернуться….
То ли руки мои устали, то ли, чуть приподнявшись, сел неудачно, то ли лодку снизу толкнули – она вдруг качнулась, я шкерт обронил. За ним дёрнулся и фонарь утопил. Судно моё подхватило течением, закружило и понесло, обо что-то ударило. Потом ударился головой, и во тьме кромешной померк для меня белый свет…

[santehlit]

Возвращение блудного сына

Человек — как кирпич: обжигаясь, он твердеет.
(Д. Б. Шоу)

Мне приснился сон…. Я лежал на склоне холма, а надо мной огромная, чистая, без всех этих пятен и складок, которые учёные астрономы обозвали морями и горами, сияла луна, затмевая звёзды. Здоровенный волк выскочил на вершину холма, сел и, задрав острую морду к небу, завыл на ночное светило. Сейчас он допоёт песню охоты, спуститься и меня прикончит. Но я не трогался с места, потому что знал – это сон, и он протекает по не мною написанному сценарию. Надо ждать, что будет дальше.
Серый разбойник прервал своё соло и кинулся прочь. Я поискал глазами причину его поспешного бегства и увидел….
Семья диплодоков важно шествовала по реке. Да, это были диплодоки, как их рисуют в книгах по истории Земли. Впереди папа – такой огромный, что вода скрывала его ноги и часть туловища, оставляя моему взору горбатую спину. От мамы из реки торчала только голова на длинной шее. Малыш плёлся сзади – а может, плыл? Его головёшка торопливо двигалась вслед за взрослыми по течению реки….
Приснится же такое.
Я очнулся. В глазах запрыгали пятнышки света – их, наверное, можно уже открыть. В первое мгновение я был ослеплён. Утро встретило пением птиц и сонмом скачущих по комнате солнечных зайцев. А может, был уже день? Скинул с себя одеяло и сел на кровати, поставив ноги на половик. Я не знал, удивляться мне или нет - мягкую подушку и одеяло давно не видел в своих скитаниях.
Яркий свет лился через открытое окно – за ним было хорошо, за ним, приветствуя солнечный день, пели птицы. Шелестели от ветра тюлевые занавески. Тут послышалось урчание – на кровать прыгнул большой чёрный кот. Я почесал ему между ушами – он, довольно зажмурившись, замурлыкал, и улёгся, облизывать лапы.
Посидел ещё немного, встал на ворсистый половик, огляделся… и замер. Ведь я же голый! Оглянулся – и одежды поблизости нет. Снова в кровать – будем ждать, когда появятся…. «диплодоки».
Лёжа в постели, прислушивался к себе, не понимая почему постоянно кружится голова. Что со мной? Где я? Понятно, что не на холме тёмной ночью и не в пещере – вижу цивильные тюлевые занавески, а подо мной стальная кровать. Может, ещё прикорнуть, и я снова окажусь где-нибудь в ином мире?
Вспомнил! Я Анатолий Агарков, студент, от роду восемнадцати лет, учусь в Челябинском политехническом, родился в Увелке, где сейчас живут мои родители. Как я здесь очутился? Дело в том, господа присяжные заседатели, что загнал я свою молодую жизнь в тупик по самые «помидоры». Короче, насолил бандюкам, и за то им меня убить, ну просто, как два пальца об асфальт. Короче, раз-два – и нет меня. Что делать? Решил я скрыться от них в таинственной пещере Титичных гор. Что в ней таинственного, спросите вы? Во-первых, туда трудно попасть. Во-вторых, как говорил местный абориген дед Абузар, там спрятал награбленное сам Емельян Пугачёв, самозваный император России. В-третьих, то же со слов полоумного деда, пещера – это окно в иной мир.

[santehlit]

А в пещере что-то случилось. Кто-то напал на меня или я ударился головой?
Кстати, она кружится и болит. Ощупал свою незадачливую бестолковку. Ну, так и есть – большущая шишка в подзатылочной части. Как это я умудрился удариться? А может, саданули в тёмной пещере? Чем? Да хотя бы веслом. Кому-то я был нужен? А вот…
Понюхал ладони – они пахнут дымом костров и рыбьей чешуей. Ну, костры я в походе, положим, жёг, путешествуя вверх по Увельке и Коелге. А рыбный запах? Господи, да давно ли ты руки-то мыл, сказала бы мне на это мама. И то правда…
Короче, я жив, лежу голый в кровати неизвестно где и у кого. Помню пещеру, удар в темноте, а дальше ничего не помню.
И, наверное, это указание сверху – от себя, мол, парень, не убежишь – пока жив, надо жить там, где появился на свет. Впрочем, о чём я? Ах да, в этой жизни меня ещё ждут разборки с бандитами и, возможно, с милицией…
Задремал… Окунулся в сон. Опять диплодоки бредут по реке. Но это только прелюдия. А дальше - ночь, пещера, на стенах всполохи огня от костра, в объятьях у меня женщина в набедренной повязке, наши страстные поцелуи, ладони мои на её голых грудях…. И приплыли….
Ну, конечно же, это был Абузар. Поздним вечером, когда сизый язык тумана уже подтянулся к подворью с реки, он возник на пороге, нарисовавшись в дверном проёме широченными буграми плеч и большой косматой головой.
- Оклемался, субчик-голубчик?
- Здравствуйте, дедушка Абузар.
Хозяин помолчал, задумчиво поскрёб бороду, глубоко вздохнул большим носом, будто инспектируя мой запах, а потом шумно выдохнул. Снова заговорил.
- Ну, видать, и вправду оклемался. Чего припёрся такую даль? Не лень было ноги бить? Видать, покоя не даёт Емелькин клад. Да нет его – я пошутил. Коли оклемался да выспался, вставай, паужнать будем. А с утречка направляйся-ка назад, откудова пришёл.
- Да голый я. Где одежда моя? - сказал и решил сознаться. – Тут, дедушка, такое дело – обтрухался я.
Абузар усмехнулся:
- Бабы снятся? Знамо – возраст. Простынь собери. Одеяло-то сухо? Сейчас одежонку принесу – жена постирала.
- Простынь я сам состирну.
- Не мужицкое это дело.
- Да мне не в тягость.
- Сказал, не суетись.
Ушёл, бурча что-то под нос. Я сел на кровати, дожидаясь одежды. По виду Абузар был похож на Деда Мороза с новогодней открытки – широченная борода (правда, чёрная, с проседью), красный нос и насмешливый взгляд затаённых глаз под густыми бровями. Искорки, которые иногда в них вспыхивали, намекали на то, что он знает что-то, недоступное другим. Например, про «Емелькин» кладе.
Самая бредовая идея, которая могла прийти мне в голову, это попытаться уговорить Абузара, указать мне место, где запрятаны сокровища Пугачёва. Они, может быть, ему и не нужны совсем, а мне-то бы ой как пригодились. На добрые дела, конечно, ведь я - хороший человек. Так считает мой отец, я сам и некоторые окружающие.
Ужинать за стол сели втроём – Абузар, жена его Лукерья, и я. Хлебая деревянной ложкой щи, хозяин куда более приветливей, чем прежде, спросил:
- Виниться думаешь?

[santehlit]

Виниться – в смысле рассказывать… Ну что ж, я рассказал всё без утайки. Про драку на вокзале и бандюков. Что бежал сюда в надежде найти другой мир и укрыться в нём. Дальше не помню…. Но, кажется, я в нём был…
- По-старому, - сказал Абузар совершенно спокойно, - всыпать бы тебе розг штук этак сто.
Я и не нашёлся, что сказать. Дуркует старый? А может…?
- Если в работники попрошусь, сечь будете?
- Зачем тебе это, парень?
- Так дома меня убьют.
- Нехристь ты, а мы истиной веры.
Староверы вы чёртовы, а вслух сказал:
- Причём тут это?
- За стол садишься, креста не ложишь – смотреть, с души прямо воротит. Нехристь и есть….
Да ладно, раскашлялся – я уеду.
- Где мои вещи?
- Все целы – в сарае лежат, и собачка жива.
Моряк?! Слава Богу! Вот о ком я забыл. Прости, дорогой.
Хозяйка стрельнула по нам глазами.
- Чё гонишь-то, али помощник не нужен?
- Цыц, я сказал! – Абузар пристукнул кулаком по столу. – Не помощник он, а соглядатый – тайна пещеры ему нужна.
- Господи! Какая тайна? Сам колобродит и людей с ума сводит. И-и-и, лешаки….
- Простите, - это я сказал без покаяния, а с насмешкой, - коль что не так сделал. Завтра с утра подамся обратно, если лодка цела.
- С дорогою помогу, - сквозь зубы процедил Абузар.
- Это как?
- Навьючим лошадку, и провожу до самого дома, - Абузар сочувственно вздохнул. – А куда ж деваться – хоть и незваный, а всё-таки гость, у которого с головой невпорядке. В Увелке живёшь?
И задумчиво побарабанил пальцами по столу. Я подумал – хочет поговорить дорогой и не стал донимать расспросами, как он меня нашёл
В кухонке стало сумрачно – вечерело. Абузар разжёг висящую над столом керосиновую лампу. Хозяйка убрала со стола и снова накрыла к вечернему чаю. Хозяин прошёлся по дому – что-то потрогал, что-то переставил, грохнул табуреткой, поправил лампадку под иконами, вернулся на кухню, бросив на меня сердитый взгляд.
В моей выстиранной одежде курева не оказалось, и я маялся у открытой двери, занавешенной тюлью – от комаров, должно быть.
- Присаживайся, гость незваный – откушаем, что Бог послал.
- Да только что ели.
- Так говорится. Чаю попьём и ляжем спать – телевизоров нету.
- А жаль – с таким богатством и на свободе – это я съехидничал, вспомнив «Золотого телёнка».
- Грех за столом ругаться, - хозяйка напомнила о себе.
Мне показалось, она ко мне благоволила, жалела – по-русски говоря.
Старые часы в горнице у хозяев показывали шесть утра, когда мы «собратые» и «позавтракамши» вьючились с Абузаром в дорогу. В сарае лежала моя лодка, а в ней все вещи и ружьё. Моряк метался по двору, ни капельки не боясь огромных псов Абузара – уже снюхались. Ну, здравствуй, псина! Схватил его за уши, прижал к груди, а он вырывался, прыгал и пытался лизнуть мне лицо.
Абузар оседлал двух лошадей, третью навьючил моими вещами – избавленной от воздуха и свёрнутой лодкой, сетью, ружьём и боеприпасами. Словом, всем, что было моё.
Абузар, прощаясь, сказал жене:
- Табун у дома пустил – собаки присмотрят, и ты посмотри.

[santehlit]

Она помахала нам вслед рукой.
Абузар, держа вьючную лошадь в поводу, пустился в рысь напрямки – мимо Подгорного (он же Охотник), мимо Каменки, вокруг Южноуральска, через лес, мимо кладбища, прямо в Увелку, на Бугор. И я следом, трясясь в седле. Моряк бежал налегке. Ехали молча.
Когда в виду Южноуральска пересекли Увельку, сели обедать. Вот тут я спросил:
- А как вы меня нашли?
- Собачку благодари. Выла возле твоих вещей, когда я её нашёл. Потом смотрю, верёвка по берегу до самого входа. А там…
- Там я с шишкой на голове.
- Тебя не было – лодка пустая.
- А как же…?
- Тебя я позавчера обнаружил в камышах у берега бездыханным.
- В смысле, без сознания.
Абузар промолчал, сунул в рот яйцо варёное и долго жевал, запивая молоком из бутыли.
- Как же я выбрался из пещеры, без сознания, против течения?
- А у титек две дыры – в одну втекает вода из другой вытекает.
Вот это новость! И у меня опять куча вопросов. Но Абузар замотал тормозок:
- Поехали, время не ждёт.
И до самого моего дома не проронил ни слова.
А я всё-таки ему сказал:
- Вспомнил – если смотреть на луну в полнолуние можно увидеть очертания горбатенького младенца на её теле.
Абузар не ответил, только хмыкнул – к чему это ты? – ах да, с головой непорядок.
Отец уж вернулся из санатория. Маме, кажется, что-то плёл о практике институтской. Отцу, что сказать? Хороша практика на лодке с ружьём. Словом, поначалу растерялся.
Абузар молча на глазах недоумевающих родителей разгрузил мой скарб, кивнул с видом – впредь не попадайся! – сел в седло, в повод две лошади, и в двенадцать копыт зацокал в сторону заходящего солнца. Я и к столу не успел его пригласить. Да и не хотелось. Спаситель хренов! Корчит из себя Хранителя пещеры. Ну, дай срок, доберусь я до твоих сокровищ.
Отец взял ружьё, патронташ, понёс в дом. Я лодку и сеть в сарай. Маме отдал рюкзак с тёплыми вещами. Привязал Моряка. Минут пять постоял у крыльца, собираясь с мыслями – что соврать? Всё рассказать, как есть? И про бандюков? Нужно ли это моим родителям?
Словом, влип по самые уши. Эх, как было хорошо в древние-то времена: стал на колени, повесил голову – тятька, пори, виноват – и никаких расспросов. Да, плохо ещё воспитывают нынешнюю молодёжь!
Отец не ругался и не кричал, не грозил небесными и земными карами. Впрочем, за что? Ведь он ещё ничего не знал. И я рассказал. Да, был на Коелге, в пещере Титичных гор – клад Пугачева искал. Не нашел. Что поделаешь? А Абузар – тамошний житель – помог с обратной дорогой домой. Стройный рассказ получился и убедительный.
Отбрехался. А что ждёт в институте? Да, ясное дело – отчисление: зачёты не сдал, экзаменам не готов. Господи, ещё проблемы! А бандюки? Есть утешение – менты меня, кажется, не искали. Хоть одним горем меньше. Завтра в Челябинск.
В деканате сказали:
- А мы уж хотели документы выслать на домашний адрес по прежней прописке….
Ну, уж дудки! Давайте сюда.
- А может, есть уважительная причина на академ?
К чёрту ваш инженерно-строительный! Забрал документы и уехал домой. Помогал отцу с сенокосом, устроился подработать на консервный завод. Никто меня не трогал.

[santehlit]

А с Колькой-то что получилось. Рванул он с вокзала – бежит, за ним гонятся. Навстречу свадьба – лица знакомые: Василий Прокопов брата младшего женит. Ну и, быстренько разобравшись в обстановке, бандюков в кювет уложили, а свата с собой забрали. Повезло.
В июле приехал в ЧПИ – снова сдаваться. Только надо выбрать куда…. Нет счастья в жизни – наугад не хочется. Прошёл все столы, посматривая на конкурс – висели таблички: сколько требуется и сколько подано заявлений. Нашёл недобор. Господи, то что надо! Факультет «Двигатели, приборы, автоматы» - если сокращённо, то «ДПА». Пишу заявление.
- Укажите специальность, - советует за столиком барышня.
Да по фигу. Пусть будет первая – «Двигатели летательных аппаратов». Лишь бы сдать, там разберёмся.
- Когда экзамен-то? Что сдаём?
Дали направление в общежитие. Комната оказалась неплохой – четыре кровати, четыре шкафа и антресоли, четыре тумбочки, четыре стула, стол. Вид из окна – внутренний дворик студенческого городка. Четыре общаги стояли заборами – из окон музыка… Ложись, книгу в зубы и…
Мне показалось, готовая на всё девушка принесла постельное бельё – две белых простыни, наволочку. Её кожа – не кожа, а реклама молодости: нежная, как персик, выращенный в теплице на витаминной подкормке. Мне не хотелось её отпускать. Да и она не торопилась. Стояла, наблюдая, как я застилаю кровать. Потом встрепенулась, подбежала к окну.
- Слышите?
Через двор неслось:
- Захлебнулся детский крик и растаял словно эхо…
В окнах городка один за другим умолкали «музоны». Скоро звучало только одно:
- Шелестит листвой платан над гранитною плитою…
- Что это?
- «Саласпилс», новая песня «Поющих гитар». Песня, которую хочется слушать без конца.
И мы слушали зачарованные – она у окна, я, присев на заправленную кровать.
После минутной паузы за окном вновь разлилась разноцветная ярмарка голосов и мелодий.
- Здорово!
- Рада, что вам понравилось. Если что понадобится, я в комендантской на втором этаже. Меня Наташей зовут.
Мне начала нравиться моя новая жизнь.
Во-первых, если не считать недели в Свердловске, я никогда не жил в общаге. На ИСе её не было – ютился у двоюродной сестры на АМЗ, деля кровать с её сыном, моим двоюродным племянником Пашей. Изредка у Пичуги ночевал, но тоже вдвоём на одном ложе. А теперь у меня целая кровать с чистыми простынями, не считая шкафчика с антресолью, стула и четвертинки стола.
Во-вторых, жизнь в общаге проста, как в буддийском монастыре: шкаф для одежды, тумбочка для личных вещей, никаких излишеств, никакого домашнего мусора, который не нужен, а выкинуть жалко.
В-третьих, общага – это масса народа, есть с кем общаться, а если устанешь, можно закрыться и никого не впускать.
В-четвёртых, чисто, уютно, я бы сказал, комфортно, а где есть балконы, так просто шикарно. Что ещё надо?
В-пятых, вошёл, поевши в столовой, скинул с плеч груз дневных забот, и ты свободен от домашнего рабства, которое хуже ада.

[santehlit]

Вот сейчас, не раздеваясь, лягу на кровать, возьму «Алгебру» с элементарными функциями и буду читать. Это в мыслях, а на деле – сел в электричку и уехал домой. Так хотелось угодить отцу помочь с сенокосом. Стыдно стало, и стал он мне ближе в теперешнем моём состоянии. Ближе вовремя сказанным словом, или умением промолчать. Советом или замечанием. Критикой или искренним восторгом моим успехам, как прежде было. А я заврался невмоготу. Не могу, как прежде (что-то мешает) - ткнуться носом в его плечо, и замереть от счастья, вдыхая аромат пропотевшей рубахи. Или сидеть рядом, плечом прижавшись к его плечу. Задавать вопросы и слышать ответы самого мудрого отца на свете. Выпить с ним настойки домашней и с упоением слушать его бесконечные рассказы о борьбе с бюрократами в молодые годы. Он ведь тоже «ходил в начальниках после войны». Да, мой отец воевал, а значит он не только умеет жалеть и любить, но и убивать. Впрочем, о чём я? Еду на сенокос, чтобы вспомнить, как пахнет берёзовый лес, какой аромат источает скошенная литовкой трава.
Это был сон куда ярче прежних. За мной по пятам от самого вокзала гнались бандюки. Я бежал, свернул в переулок – не тащить же их к дому. Прыгнул к кому-то через забор, притаился в кустах сирени. Молодка окно открыла и кивает мне – заходи. Влез, говорю – спрячешь, голубка? Она – если понравишься – и халат снимает, под ним ничего, в смысле одежды. Я попятился. Она – ну, тогда брысь! А по улице – матка боска! – лохматые люди в набёдренных повязках, факелами тьму разгоняя, ищут меня. Вот попался! Губы её пахли горчицей….
Поёжился от прохлады и проснулся в… шалаше. Отца рядом нет, и уже светает – надо вставать. Вспомнилась ночь, дикари с факелами – бр-р-р! Приснится же с перепугу такое. Хотя, наверное, прояснился диагноз – у меня раздвоение личности: то есть я одновременно и там, и тут – в прошлом и настоящем. Надо скорей к врачам, в психушку! А я беру литовку, подвешенную за сук на берёзе, и иду на поляну, где в непробиваемом взглядом тумане звенит отцова коса и с лёгким вздохом падают травы…. Вот она, лечебница моя!
Мысли налево, мозги направо, а руки знай себе работают, и литовка звенит – вжик…! вжик…! Истосковалась спина по мужицкой работе.
На экзаменах я был точен, как электронные часы. Математика (устный и письменный) – четыре, физика – четыре, сочинение – четыре и три. Плюс высокий бал аттестата. Вообщем приняли меня в институт и стипендию положили – не сорок рублей, как на ИСе, а пятьдесят пять, ведь ДПА – факультет закрытый. Не для разглашений, короче говоря.
Пятьдесят пять рублей в месяц! У меня ни жены, ни детей, и кровать в общежитии за какие-то гроши. Словом, удача - фортуна опять повернулась фейсом. А восемнадцать лет не возраст, чтобы унывать по поводу недобитых и где-то бродящих бандюков. Возникнут проблемы – будем решать. Правда, себе зарок дал – никаких танцулек, в Увелку ездим пореже и только домой.
Мне кажется у меня появился ум – я даже спрашивал его однажды, где же ты раньше-то был. Или это просто уверенность в себе и правильности вновь обретённой жизни – учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин.
Студенчество начинается с картошки. Так говорится, но нас не послали – нашу группу, ДПА-101, оставили в городе на строительстве корпуса № 8 студенческого городка. За какие такие заслуги? Наверное, решили, что мы самые работящие, ведь в нашей группе одни только парни, и нет девчонок. А впрочем, отлично – живём в городе, в общежитии с горячей водой, питаемся (правда за свой счёт) в студенческой столовой, но нам зарплату положили и сказали в конце месяца отдадут. Или в начале нового…. И мы старались.
Работа простая – бери больше, кидай дальше. А если в подробностях, то заливали мы бетоном пол в комнатах на четырнадцати этажах. Бетон привозила машина и выливала в короб, оттуда мы лопатами в корыто на подъёмнике, потом в носилки и по комнатам – а там гладилкой до идеально ровной поверхности. Такая цепь, а звенья – мы.

[santehlit]

Бетона могло не быть до обеда – и мы курили. Потом машина за машиной – у нас запарка. Работали и ночью – не бросишь: схватится материал. Однажды бросили…. Машина пришла после шести. Мы уж все дела закончили, инструмент закрыли и утекли в общагу – мыться, ужинать, отдыхать. Водитель подъехал – нет никого – плечами пожал, бухнул бетон в короб и уехал никому ничего не сказав. Да и некому было говорить.
Утром мастер пришел, покачал головой, ткнул пальцем в застывший бетон:
- Это «козёл», а вы козлы.
И до обеда, не разгибая спины, парнокопытные студенты долбили схватившийся бетон, вычищая короб.
Как коты, издали учуяв друг друга, настороженно принюхиваются-присматриваются, решая – перейти к активному шипению и угрозам или временно отвернуться, делая вид, что ничего не происходит…. Так я знакомился со своей группой ДПА-101 с целью подыскать товарища (или товарищей) для похода следующим летом на Титичные горы.
С Никитиным Васей, по прозвищу Прораб, вихрастым, рыжеволосым, конопатым, мы пили пиво в забегаловке на Воровского. Взяли десять кружек – он выпил восемь, я только две. Пойло было гадким (наверняка, разбавленным) по крайней мере, хуже того, что приносили мы в банках в общагу из ларьков в парке или на Северо-западе. Васька икал, перебрав. Прораб это у него от стройки – везде совал свой конопатый нос и даже мастеру не стеснялся давать советы – тот его и прозвал: «… а это что ещё за прораб?». Сейчас бы меня поучал, но икота…. А я прислушивался к взрывам хохота компашки, что у окна за одним столом – человек восемь парней нашего возраста стремительно доходили до кондиции.
- Т-ты… можешь по-есть за девять… икк! …копеек? – спрашивал Прораб, преодолевая икоту, - А я… икк! …м-могу.
Это он врал, или почти врал. В студенческой столовой на раздаче брал полпервого (без супа нельзя!), вермишели две порции с подливом (две котлетки в карман виды видавшей куртки) чай и три хлеба.
- Врешь! Давай посчитаем: стакан чая – три копейки, три хлеба – ещё три, а ещё полпервого, два гарнира с подливой… Врёшь, ты, Прораб, - усмехнулся я.
- Математик! – он погрозил мне пальцем, и будто у кассы торгуясь. – Тогда я первое не беру.
- Всё равно гривенника на обед не хватает.
- Так ты что, гад, …икк!... уморить меня хочешь? – он гневно тряхнул лоснящимися щеками.
- Тебя уморишь. Может, пойдём?
Я заметил, компашка у окна всё чаще и чаще бросала на нас взгляды, даже кивали головами в нашу сторону, о чём-то судя.
Прораб осмотрел бессмысленным взглядом батарею пустых кружек на нашем столе.
- Может ешё по одной?
- Хватит.
- А на посошок?
- Гы-гы-гы! – чему-то дружно рассмеялась компания у окна.
Прораб дёрнулся, будто схлопотал по скуле, и оглянулся на них. Долго смотрел, пересчитывая, потом согласился:
- Пойдём.
Догнали нас на троллейбусной остановке двое из тех, что были в пивной.
- Здорово ребята! Из стройотряда? (мы с Прорабом были в ковбойках). Денег поди… Угостить не хотите?
- А тебе мало? – кивнул я тому, у которого под глазом синел здоровущий фингал.
- Борзеете малость, но денег отсыпите – отпустим без боли.
У Прораба хмель и икота разом прошли – выхватил из кармана заточку и всадил в брюхо ближайшему парню. Тот, согнувшись, упал на скамейку, второй задал стрекоча.
Подошёл троллейбус, мы уехали. Прораб трепался, а меня угнетали мрачные мысли – ну, сколько можно? Опять криминал!

[santehlit]

Но Сорока мысль дельную подсказал:
- Сходи к коменданту, спроси: сколько надо? На стройке получим, и отдашь. Всё просто: ей денежки, тебе кровать.
Я к Звездину.
- Ещё чего? - скривил тонкие губы сынишка полковника. - Взяточников не люблю.
Потом Ромка Бекчентаев отбил мне охоту искать жильё:
- Ребята, пойдёмте на овощебазу, картошку сортировать. Работа пыльная, день ненормированный, зато расчёт сразу…
Расчёт сразу – это же главное! В первый вечер пошли всей общагой – ну, в смысле всей группой, кто в ней жил. Овощебаза неподалёку, за парком – приняли нас на «ура!». Дали перчатки, проинструктировали – крупную сюда, а мелочь и порченную туда. Погнали, ребята! И мы на корячках или сидя (кто на чём смог) отбирали картошку, пока не прогнали. Но деньги отдали….
На следующий вечер мы пошли с Ромкой вдвоём.
Приглядываясь к одногруппникам, думал: кого что может заинтересовать – клад Пугачёва или проход в иной мир. Однажды выпили прямо на стройке – начальства не было, бетона тоже. Разговорились…. Вот тут я и ляпнул, что знаю тайну пугачёвского клада – в одной пещере, мол, зарыт доверху набитый сундук. А потом на душе как-то легче стало – кто поверит, с тем и пойду.
Студентам палец в рот не клади – дай тему какую-нибудь обсосать на счёт неизведанного или денег. Вот длинноногий Петька Тараскин то ли серьёзно, то ли куражась, сказал:
- Не в золоте правда, не в золоте счастье. Знания – вот это сила, вот к чему стремиться должен каждый разумный человек.
А искать сокровища, значит, глупость? Из ума выжил, которого нет. Заспорили. Выпивший человек – душа нараспашку. Я наблюдал – кто стакан понёс к губам слишком быстро, чуть не выплеснув, кто засмеялся слишком громко, а кто зыркнул недобро или насмешливо. Словом, отбирал дружину визуально, не так, как славный Садко. А кандидаты в дружинники глотали, жевали, прихлёбывали и болтали, болтали, болтали….
Я не вмешивался в это трёп – мой ум (помните? - я же стал умным) советовал: надо дать занудам занудствовать, пусть себя тешут мыслью, будто они неподражаемо остроумны. Заодно пусть обсосут и, может, подскажут, как добраться до этого клада. Но путных предложений не было. Как я не подталкивал, как не намякивал, трёп катился мимо заявленной темы. И я понял – никому нет до меня дела, каждый занят собой, как, впрочем, и я.
Вспомнил друзей детства. Нам тогда только скажи – с луками и стрелами, раскрасив морды, быстренько мы бы эту пещерку к рукам прибрали, излазили всю - слева направо и снизу до вверху. Клад обязательно бы нашли и раскопали…. Где вы, команчи мои?
А в этой подвыпившей компашке уже договорились, что клад не нужен, что деньги надо зарабатывать тяжким трудом – ну, как вот на этой стройке.
- Счастье за деньги не купишь, - сыпались реплики.
И ещё:
- Если ты упорно трудишься, если ты честен и добр, тебе всё нипочём, ты всегда выстоишь, а благополучие даст государство.
И тут же хвастливо:
- И я никогда не позволю какому-то золоту портить мою личную жизнь.
- Ничто не выбьет меня из седла.
- Я буду заниматься только тем, что по-настоящему важно.
- А я поставлю на рога весь этот долбанный мир! Найду в нём настоящую красоту и оттянусь по полной.
- А ты что молчишь?
- У каждого своя голова на плечах…

[santehlit]

Оставив нежелавшую расходиться толпу, пошёл в общагу – уже темнело, и накрапывал дождик. Жгло разочарование, и я был зол на себя за то, что как дурак, разоткровенничался перед демагогами. Присел на лавочку у общаги в сквере – здесь, под густой кроной ясеня было сухо, и было слышно, как шелестела листва под дождём. На мгновение вновь себя ощутил брошенным и одиноким.
Вахтёр на входе в общежитие:
- Ты Агарков? Тебе повестка из военкомата.
Я посмотрел на ящик с ячейками, подписанный буквами алфавита и прибитый к стене. Буковка «А»…. Точно, лежит. Точно, повестка от военкома – явиться по адресу туда-то и во столько такого-то дня.
- Что забирают? – вахтёр посочувствовал.
- Съездим, посмотрим – кто кого.
В военкомате вручили другую повестку – на расчёт с гражданской жизнью. Короче, забирают меня в доблестную, которая всех сильней, на срочную службу.
- Вообще-то у меня освобождение, - осторожно заметил я. - Учусь в ЧПИ, а там военная кафедра. Так что могли бы стать коллегами, товарищ капитан.
- Было да сплыло твоё освобождение, - усмехнулся работник военкомата. – Каждый год, что ль тебе давать? Эдак до старости закосишь.
Спорить не стал. Пошёл в деканат, предъявил документ, и мне оформили академ на период службы – потом обещали восстановить, когда вернусь. Если не сгину…
Нужна была комсомольская характеристика, а у нас, в ДПА-101, ещё и комсорга не избирали. Поехал в прежнюю свою группу ИС – теперь уже – 223. Она снова была на картошке, на тех же полях того же совхоза и ютилась в тех же бараках, как в и прошлом году. Встретили меня радушно, если не сказать восторженно. Вспомнили о скором моём дне рождения и назад в город не отпустили. Да я и – по понятным причинам – туда не рвался. Работал с ребятами в поле, рубал в столовой, ночевал в бараке. Отпраздновали день моего девятнадцатилетия костром на берегу, печёной картошкой, водкой, песнями под гитару и игрой в бутылочку.
Вернулся в город, получил деньги на стройке, накрыл стол ребятам в общаге, собрал вещички и потопал в военкомат. Здесь нас, призывников, уже поджидали. Но пока оформлялись документы, усадили в Ленинскую комнату, где женщина – военный юрист – нудно читала нам наши права, то есть права военнослужащих, разумно считая, что обязанности нам и без неё доведут.
Какой-то хорёк низкорослый явился долг платить Отчизне в сильно подогретом состоянии, и сыпал нецензурщиной, ничуть не стесняясь присутствия дамы.
- Слышь, крысёныш, - окликнул я его. – За базаром следи.
- Ты на Колупаевских? – задохнулся он удивлением.
Ответить мне не дал прапорщик, заглянувший в Ленинскую комнату. Женщина обратилась к нему с просьбой приструнить непоседу - указала на матершиника и брезгливо поморщилась. Прапор вывел его - обратно паренёк вернулся сам, неся на спине жухлые листья. А когда отъезжали в автобусе к пункту призыва, колупаевский состроил прапору рожу, ощерив пробоину в зубах. Я подметил и подумал - хорошенькое начало. Но вздохнул глубоко и свободно: наконец-то все мои прежние заботы и беды – менты с бандитами, и Абузар с его тайнами – остались позади. Впереди новая жизнь.
На сборном пункте в Копейске меня занимал единственный вопрос – где придётся служить? Вразумительного никто ничего не ответил, а всучили медицинскую карту призывника, и пошёл вместе с остальными проверять по кабинетам своё здоровье. Между прочим, в этой самой карте был прописан номер команды – 300А. 300 – вскоре выяснил – означали погранвойска. А где ещё служить парню с Урала? Вот что такое литера «А»? Спрашивал призывников – никто не знает. Кто-то предположил – наверное, в аэропорту сидеть, иностранцев досматривать. Такой расклад меня вполне устраивал. Сидеть за стеклом и взглядом раздевать и ощупывать иностранок. Но нашлись знатоки, разбившие мои иллюзии:
- Куда смотрите, лупоглазые: здесь же ясно писано – «плавсостав». На морской границе ты, пацан, будешь служить, а не в столице.
Тоже ничего, только иностранок там, жаль, не будет. И ещё вспомнил родных - они и не ведают пока, какой сюрприз я им тут приготовил. То-то будет упрёков и пересудов. Даже писать не хочется. Сестре, правда стоит – пусть подивится, как её брат-рахит в морские пограничники попал.
А комиссия шла своим чередом.
- Спустите трусы…. Повернитесь… Наклонитесь… Раздвиньте ягодицы… Годен…