Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Я ей на эту ересь в ответ про тяготы и лишения, которые испытываем в плане дефицита продуктов, а точнее отсутствия финансирования наших работ их уважаемым СМП.
- Так что ж вы молчите?!
Хороший вопрос!
Напару топаем в контору СМП. Без стука и разрешения, как революционные матросы в Зимний Дворец, вламываемся в кабинет директора. Причем, застаем его ужасно удивленным. Но не нашим напором - Васильев успел его ошарашить.
- Мать моя в кедах! Всем отрядам хватает аванса на сезон. Вы, только приехав, уже все профукали. За гранью реального! Любопытствую – куда потрачены средства? Можете дать отчет?
Васильев, гаденько подхихикивая, мотает головой – мол, беливь ми, не сохранились чеки. Он всем своим видом показывает, что говорить на эту тему не хочет – нет денег и все!
Картина ясная! Аванс командир зажилил. А я так не вовремя вошел….
Тут директор СМП «включает» программу «Профессионал учит работать студентов-бездельников». Он долго говорит о вопросах морали, семейных ценностях и обществе без пороков, как единственно верном подходе к строительству железнодорожной магистрали в условиях вечной мерзлоты.
Васильев, с облегчением оттого, что беседа уходит в сторону от финансового отчета, вздыхает и заверяет:
- Да-да, мы учтем и постараемся…. Нам бы еще шесть недель продержаться.
- Хоть это противу правил…. Впрочем, деньги ваши – не знаю только, что домой повезете….
Мир полон маленьких деталей, которые дают нам всю необходимую информацию – остальное домыслы. Я понимаю, что стал свидетелем неприятной тайны, но воспринимать ее всерьез сознание отказывается пока. У меня довольно четкое ощущение, что смотрю на ситуацию со стороны, как кино, в котором хорошие парни всегда побеждают, а зло обязательно будет наказано. Но – стоп кадр! – где положительный герой? Неужто я? А мне хреново - только что вынуто несколько кирпичей из фундамента жизненной платформы. Еще немного — и вся моя философия рухнет, как Родосский Колосс. Впадаю в ступор и становлюсь похожим на Железного Дровосека.
Всю обратную дорогу сижу в «Магирусе» совершенно закрепощенный от нахлынувших дум. Тяготили ответственность и особая печать момента. Нет, не загоняюсь в паранойю борьбы с пороком - просто начинаю понимать, почему некоторые чисто человеческие ценности называют библейскими.
- Ну, что, комиссар, спасли мы отряд? – ликует Васильев. – Может, бухнем по этому поводу?
Наигранная фраза и предложение выпить необходимы ему, чтобы понять мое отношение ко всему происшедшему – насколько проникся и что буду делать? Короче – враг ли я ему?
Мы останавливаемся на берегу Холодянки, открываем три бутылки «Тамянки», пьем как пиво из горла без посуды и закуси. Рассказываем всякие смешные истории. Здесь я ближе знакомлюсь с водителем Яшкой (тоже, кстати сказать, молдаванином), который при всей своей меланхоличности оказывается человеком с потрясающим чувством юмора и кладезем такого рода историй, неизменно начинающихся со слов «Одын малчык….».
Васильев припомнил, как я докладывал о кандидатах в отряд – «возраст ребят лет 19-25; недужат редко; имеют крепкие зубы и зрением хороши; в работе сносны; норов покладистый; делать гадости считают профессией….», и ну хохотать – разобрала «Тамянка».

[santehlit]

Интересно, сколько он отстегнул в свой карман из аванса отряду? Может, и бодяга вся затеяна с этой целью? Для кандидата технических наук вполне приличная многоходовка. Да и навар….
Винишко прикончили, спирт открываем и тем же макаром – из горла, без закуски. Бр-р-р-р…! Гадость такая!
Васильев поплыл. Стекленеет Яшка – вот паразит: ему еще машину вести! Меня тоже накрывает, но как-то невесело. Вспоминается Кмитец, который два дня назад ушел в ночь пешком без копейки в кармане – у него невеста и свадьба в Свободном (город такой в Амурской области). Доцент даже для такой ситуации денежки пожалел – нету, и весь хрен! На мой взгляд – типичная гонорея души.
Мысленно аплодирую цинизму и пошлости нашей жизни: все не так страшно – все гораздо страшнее. Где ты, подсознание, ау? Нужен мне ответ на вопрос – когда я стану такой же сволочью? И стану ли вообще?
Тут как тут – из тайги на лыжах: «Не смешно. Думаешь, очень умно выглядишь со своим цинизмом?»
Накликало, гадино! Не умно, а скверно: с очередного глотка меня тянет рвать - сначала спиртом с вином, а потом желчью. Спазмы накатывают один за другим, и моему желудку уже нечего извергать, и уже кажется, что меня рвет воздухом. И когда я уже начинаю задыхаться, все утихает. Изрядно вспотевший, присаживаюсь на корточки, руки лодочкой – черпаю и пью речную воду. Потом умываюсь и возвращаюсь.
Бутылка в руках у водилы:
- Давай еше.
- Нет-нет, не стоит. И тебе хватит. Шеф где?
- В кабине спит. Что, много принял?
- Когда любишь, не считаешь.
И вот мы в лагере. Походкой загнанного на мельнице осла Васильев колбасит в командирскую палатку, успев на ходу митингнуть - гуляем, братва! Наши две поварешки – пусть будут Надя и Вера – быстренько отваривают макароны, приправляют тушенкой и на стол, где уже (бутылка на четверых) стоят спирт для настоящих мужчин и «Тамянка» для девушек и слабаков. Разговение!
С суровыми лицами колхозников времен Великой Отечественной бойцы садятся завтракать-обедать-ужинать сразу за несколько дней - атмосфера многодневного неторопливого безделья таки наложила свой отпечаток. Но постепенно алкоголь будит природную жажду деятельности молодых сердец. Все становятся очень радостны – много говорят, поют, не прочь порезвиться в танцах.
На запах макарон по-флотски в столовую приполз командир – голод не тетка. Ест, похмеляется и вспоминает, что де в СМП пересекся с командиром отряда из Челябинского института культуры; у него сегодня день рождения – в гости пригласил.
- По коням! – раздается клич.
Собираемся в гости к землякам-соседям.
По приезду кланяемся:
- Христос воскрес!
Мол, мы нахаляву. Они непротив:
- Воистину зиг хайль!
У них давно накрыты столы, и пир коромыслом – нас не ждали, но по-студеченски рады всяким гостям. Садимся, втискиваясь, пьем, закусываем, подпеваем:

А я все дозы увеличивал,
Пил и простую, и «Столичную»,
И в дни обычные, и в праздники
Вином я жизнь свою губил…

[santehlit]

На меня накатывает истома – не хочется думать о плохом, хочется положить кому-нибудь голову на плечо и поплакать. Но снова раздается клич «По коням!». Толпа рвется в Золотинку на танцы. И я вскакиваю на автомате, будто бы кто-то нажал у меня на спине кнопку «подъем».
Атмосфера на танцполе в ДК Золотинки весьма напряженная. Расслабленно дрыгаются только студенты в стройотрядовских куртках – однажды показали себя в драке, и память на века. Местные - взрывники, водилы, строители, железнодорожники друг на друга посматривают настороженно: меж ними вражда. Я, было, сунулся разнимать схватившихся поединщиков, да меня вежливо подняли, отнесли в сторону, поставили – не рыпайся, мол, не в свои дела. Вобщем, чужой монастырь….
В финале суматошного дня, приехав из Золотинки далеко заполночь, затопили в нашей баньке печку Яшка, я да бывший десантник из Олиной группы - пили спирт, ели макароны и пели наши АЯМовские страдания:

Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы, к плечу плечо
Врастаем в землю тут….

На следующий день зашевелились только к обеду. Я сходил к ручью, который на полкилометра ниже в распадке, поплескал в лицо холодной водой, чтобы встрепенуться от похмелья, сбить заторможенность и желание снова зарыться в кровать. Поварешки видели здесь следы медвежьи – толи правда, толи по воду ходить заленились….
Ау, косолапый, слабо пробежаться?
За обедом народ страдает:
- Где командир? Неплохо бы похмелиться.
И тут обнаруживается пропажа нашего командира. Занятно - куда же он подевался? Обыскав еще раз весь лагерь, мы начинаем думать, что все гораздо хуже, чем мы думали раньше. Хотя куда уж хуже? Человек потерялся.
- Ехать надо, - говорю я Яшке, - по следам вчерашних вояжей.
Тут появляется «Магирус» соседей-культурников, из него вылезает Васильев и столбом стоит, покуда машина не уезжает. Тогда он приседает на корточки, упирает подбородок в колени и матерится пропитым голосом, который переходит на бабий визг:
- Суки, бросили командира…!
- Прекрати, старик, - коллеги из ЧПИ подхватывают его подмышки и волокут в палатку. – Не падай в дипер – главное, что живой.
- Кажется, ребра переломаны, - хрипит Васильев.
Доктор пощупал ему бока:
- Ничего тут не придумаешь – надо в Нагорный везти или в Тынду.
- Что случилось, командир? – сменяю доктора у кровати больного.
- Писать пошел, в яму упал и всю ночь как мамонт пролежал в вечной мерзлоте.
- У культурников в лагере?
Он кивает. Помолчав:
- Все, комиссар, я, кажется, здорово поломался – принимай отряд, казну и доводи дело до конца. Не посрамишь родной ДПА – считай меня своим должником.
Ну и кривляка!
У меня дрожат губы. Неужели стал настолько сентиментален? Или просто не хочется верить в воровство? У меня такое ощущение, что стою на сквозняке и чувствую, как дует мне в шею. Ощущение дискомфорта таково, что хочется поднять воротник куртки. Но на самом деле в палатке реально жарко и сквозняку здесь взяться просто неоткуда. Я это очень хорошо понимаю, но чувство дискомфорта все усиливается. Причем усиливается оттого, что я не могу ясно определить его источник.

[santehlit]

Увы, не верю! Как Галилей. Я даже не верю, что у него сломаны ребра, и он всю ночь пролежал в яме. И становиться приемником его не хочу.
Закуриваю, тупо смотрю на Васильева и чувствую, как наваливается презрение. Мне до того омерзительно, что я не чувствую к нему жалости – действительно пострадавшему или прикидывающемуся. Господи Боже, кто вообще придумал деньги? Чтоб вот так из-за них…. Очень обидно терять заработанное, но еще обиднее потерять веру в человека, распадающегося сейчас на глазах в гниль.
В тот же день, взяв в сопровождающие коллег, Васильев укатил в Нагорный, оттуда в Тынду, и след его растаял в небесной дали. Казны я от него не принял – муторно было; полномочия командирские взвалил на Жежеля. Он мастер в отряде, так как умеет писать наряды. Дезертировал Хламкин тем же рейсом, а Яшка из Нагорного привез спирт – к вечеру мы опять накирялись. Парни у костра поют про меня, отредактировав песенку психа:

Вот выходит на бугор комиссар - бандит и вор,
У него патронов много, он убьет меня в упор.
Он убьет меня в упор, он убьет меня в упор...
А он убьет меня в упор! ....

Я вместо этого забираюсь в палатку, перетаскиваю васильевскую постель на свою кровать, зарываюсь в это нагромождение, но не для сна – затеял мысленный монолог за тысячи верст от абонента.
«А еще скажу тебе, разлюбезная Ольга Викторовна, что являешься ты единственной женщиной, которая мне близка, не смотря на то, что так далека. Пусть изрядно я сейчас выпимши, но открою один секрет, и ты мне все за него простишь. Не за ребенка я тебя полюбил, а за то, что у тебя удивительно красивое лицо. И за то, что пришла ко мне целомудренной. Жаль, что несчастлива со мной, а я так прямо с тобой очень. И поэтому мне сейчас и хорошо, и плохо. Хорошо оттого, что люблю. Плохо, что не могу этого сказать в глаза. Теперь сказал мысленно то, что давно ношу в себе. Я рад, что эти слова мыслями вырвались на свободу. И хочешь, открою еще один секрет? Я рад, что открыл тебе этот секрет. И с этого признания предлагаю считать нашу семью совершенно счастливой. Да или нет? Я за «да». А ты? При равенстве голосов преимущество за тем, у кого размер обуви больше. Ты должна быть счастлива, и я все для этого сделаю. А сейчас мы увидимся во сне…».
Олег все утро что-то писал. Заглянул – ну, скажем, случайно – в открытую тетрадь на столе, читаю: «Голова идет кругом – где взять работу?»…. Ба! Да это дневник. И Жежель полон теперь командирских забот. Себе что ли Фурмановым заделаться - написать о туманах и запахе тайги?
Достал тетрадь, сел и стал писать что-то вроде письма: «Где ты, Лялька, единственная моя? Как поживаешь? У меня все более-менее сносно – идут дожди, народ в палатках режется в карты. Так что заработки нам не светят. Да Бог с ними! Знаешь, как здесь красиво! На дне распадка лежит и не тает то ли снег, то ли льдина. По ночам заморозки – иней выбеливает траву. А днем можно сгореть под солнцем. Флора здесь своеобразная - лиственницы как кустарники ложатся зимой под снег; где шумела тайга, получается холмистая белая равнина. Почему я тебе пишу? Потому что с некоторой поры появилась у меня такая потребность. Собственно говоря, просто хотел сказать, что мне тебя очень не хватает. С удовольствием рассказал бы сейчас какую-нибудь задорную глупость, но почему-то не получается. Сейчас мне тебя просто хочется обнять, прижать к груди и не отпускать - вот, оказывается, какой примитивный я в делах сердечных: никакой абсолютно фантазии. Как мы теперь будем жить, представления не имею. Спасибо тебе за твои глаза, фантастические губы и бесхитростные слова. Я теперь чувствую в себе непривычную легкость, и не испытываю ни малейшего опасения, что наша встреча обманет мои ожидания. Я уже представляю ее. До скорого!».

[santehlit]

После дождей в лагерь явился мастер Юра, курирующий нас от МСП.
- Надо почистить траншеи теплотрасс: на днях начнется прокладка труб.
Наши труды затянуты илом до самого верха. Конечно, это не мерзлый грунт, но Олег упирается – а на хрен нам надо: в договоре такое не предусмотрено. Обстоятельства, видимо, поджимают, и Юра сломался, поломавшись: оформляет чистку траншей, как выемку мерзлотного грунта – работы, которые ценятся здесь выше бетонных. Повезло нам с мастером и обстоятельствами – вместо сварщиков с трубами снова дождь. Канавы опять по самый верх затянуты илом. Снова торги и препирательства – и опять наша взяла!
А труб все нет.
Узаконив наряды в СМП, Жежель мне:
- Пора сматываться, пока не нагрянули с проверкой.
Едем к смуглянке молдаванке в комитет комсомола. Стучим по столу – мол, мы уже месяц ни хрена не делаем! что нас в СМП за дураков считают? Заручившись высочайшей поддержкой резерва и боевого помощника партии, наезжаем на директора поезда. Впрочем, есть пункт договора – о его прекращении в случае вынужденного простоя. Начальник немедленно соглашается нас отпустить, рассчитав – нам только надо сдать материалы и оборудование, выданные на строительство лагеря.
Директор СМП заявил, что мы его лучшие друзья, и в качестве компенсации за немажорные обстоятельства, предложил нам с Жежелем унты со склада. Вот еще новость! Олег взял, я отказался – взбунтовалась совесть. Потом пожалел – тестю с БАМа отличный был бы сувенир.
Таким образом, страдная пора заканчивается парадоксально – практически ни хрена не сделав, мы увозим домой кроме запахов и впечатлений отличные заработки.
В вагоне, отстукивающим дорогу домой, братва студенческая пьет, режется в карты или дрыхнет, меняясь ролями. Я целыми днями гляжу в потолок.
- О чем думу думаешь? – это Жежель с вопросом.
- Ищу формулу идеального общества, в котором всем хорошо.
- Наше не нравится?
- Слишком порочно.
После бегства Васильева мы с Олегом сдружились. Когда состав где-то под Челябинском ставят в отстой, Жежель хватает рюкзак:
- А ну их нах.., пойдем на трассу!
Ловим «Жигуль» и летим домой. «Домой» - недостаточно сильно сказано для описания ощущения. Мы летим к своим семьям – женам, детям (один из которых, наверное, в ясельках, другой-то уж точно в утробе матери).
Жежель выскакивает из машины у своего подъезда, кричит жене, которую видит в окне первого этажа:
- Ната! Ната!
Меня охватывает возбуждение – не представляю, что буду кричать я.
В общежитии Оли нет. Хватаю такси, мчусь в Розу.
Теща открывает дверь, улыбается, кивает, приветствуя, и прикладывает палец к губам:
- Тс-с-с! Лялька в гостиной прилегла на диване - кажется, уснула.
Скидываю обувь и рюкзак, на цыпочках в гостиную. Жена спит, по-детски надув фантастически красивые губки. Опускаюсь на колени перед диваном и осторожно укладываю голову на ее живот.
Оля запускает пальцы в мою шевелюру:
- А вот сейчас я чувствую, как ты меня любишь!
Ирина Ивановна, застыв в дверях, смахивает слезы.

[santehlit]

4

Успех в жизни определяют три фактора – талант, труд и удача. В любви тоже. И рудименты сознания у них одинаковые: в жизни – зависть, в любви – ревность. Предрассудки подобны вечной мерзлоте – бьешься, бьешься с ними…. Однако за все надо платить.
Когда-то на службе неплохо стрелял из автомата Калашникова и даже был участником соревнований в пограничном отряде, защищая честь группы прикомандированных моряков. Мишени сбивать – плевое дело. Я всегда думал: как это в человека шмальнуть – пусть даже китайского диверсанта прикокнуть. Теперь каждый раз, когда Оля улыбается какому-нибудь кавалеру, мне хочется нажать на курок.
После возвращения с БАМа, думал устроить застолье с друзьями - почему-то не собрались. Только Андрей Зязев приехал с подругой, и мы в ресторан не пошли – посидели, выпили в нашей коморке, потом двинули на площадь перед главным корпусом, где коромыслом веселье по случаю посвящения абитуриентов в студенты.
Оля стремительно нашла земляков и стала им что-то объяснять, а молокососы в ответ – ржать. Мне это не нравится, но стоически ожидаю неперерастания инцидента в конфликт.
Пьяненький Зязев ехидненько ухмыляется:
- Как наша Оля-то популярна!
Мне хочется набить ему морду. И молокососам, конечно, тоже. Ну, этим-то обязательно и в первую очередь. Хотя понимаю - нужно сохранять самообладание. Я не собираюсь из-за нервной вспышки терять уважение жены. Себя уговариваю: не раздражаться, главное не раздражаться.
А она щебечет, а они-то все ржут.
Руки начинают дрожать. Мысленно представляю, как мои кулаки крушит эти голомордые лица. Даже чувствую силу ударов, которые мог бы нанести. Но я зрелый человек и партийный. Я всегда говорил общежитским «окошникам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над вами. Пусть противник ударит первым, а вы покажите, чего стоите».
- Любимая, плюнь ты на эту сопливую салажню, - прошу через силу.
Любимая не плюет, а салажня закатывается гомерическим хохотом.
Дышать. Дышать ровно. Ну, еще одна фраза:
- Что ржете, козлы – зубы жмут?
- Ага! – радостно ржут «козлы».
- Что будем делать? – напрягся Зязев в предвкушении потасовки.
- Домой пойдем.
И ухожу: больше нет сил себя сдерживать – я не владею ситуацией.
Устраиваюсь на подоконнике в темном аппендиксе коридора и страдаю, потому что не знаю, оправдываться перед женой или обвинять ее – жизнь стала в тягость.
Где достать револьвер, чтобы пустить себе пулю в голову? Не прыгать же ею вниз с пятого этажа – как-то не по-мужски это, не по-моремански. Однако открыл окно и прикидываю, с какой скоростью тело мое долетит до тротуара и покончит со всеми дилеммами своего хозяина.
Может, повеситься? Привязать петлю за перила и в пролет лестницы…. Узел сжимается. Я задыхаюсь. Черт, забыл сказать последнее «прости» - «пОспешил» называется. Да и подумать стоит – куда торопиться?
Кто-то умудренный сказал: «Семейная жизнь – это три месяца любви, три года брани, и тридцать три года терпения». Сегодня истекает третий месяц нашей супружеской жизни – завтрашний день начинаем с ругани. И повод есть.
Почему же так получилось?

[santehlit]

Любовь и женщина – синонимы, как мужчина и сила. На самом деле, в каждом человеке присутствуют оба начала. Чтобы создать идеальную пару, надо мужчине полюбить в себе женскую половину, а жене свою мужскую. Вот и не будет никаких сомнений по поводу поисков идеала – он в тебе. И вы – партнеры по воспроизводству человеческого поголовья. Нормально.
А еще говорят, что в любом человеке уживаются ребенок и взрослый. Когда образуется пара, каждый выбирает свою роль по отношению к другому. Как правило, один становится родителем, а другой играет роль ребенка. Без всяких сомнений в нашем дуэте это Лялька. Так что терпи, отец. Однако родитель такая профессия, в которой, как ни старайся, не преуспеешь.
Стоило бы подумать о брачном контракте, в котором отразить все неудобоваримые моменты жизни. Например, сегодняшний. Так было бы правильнее и честней. Придумать какие-нибудь баллы-бонусы для поощрения. И наказания должны быть - вне очереди уборку сделать? посуду помыть? рубон приготовить?
Однако женщины и мужчины не одинаково смотрят на жизнь. Для большинства мужчин события развиваются прямолинейно. Женщины, напротив, могут воспринимать их как синусоиду в зависимости от настроения – одно и то же действо получает разную оценку в течение совсем небольшого отрезка времени. И это не есть результат размышлений. Например, для Оли эти первокурсники - новобранцы, которым она, умудренная годом учебы в институте, пыталась дать пару-тройку добрых советов с чего начинается Родина. Хотя для балбесов – напрасный труд. Для меня эти козлы – козлы, которым стоило бы порвать хавальники. За хамское отношение к женщине, например….
Новая мысль - а вдруг моя любимая, покорив «Эверест», опять занялась поисками идеала? Сейчас вернется домой и скажет: «Прости, я полюбила другого». Или нет, еще круче: «Надо было дома сидеть, а не шляться по всяким БАМам. Где ты был, когда я страдала? Где ты был, когда я звала тебя? На далеком таежном полустанке? Довыпендривался! Я на тебя зла - ты не представляешь, как я тебя ненавижу!».
Оля поведала - пока меня не было:
- Вечером сижу во дворе с друзьями, папа идет: «Оля, домой!». Я ему: «Я не маленькая, и у меня муж есть». Папа: «И я о том же - из чисто мужской солидарности».
Ждала улыбки моей, а мне душу скрючило: ничто так не потрясает ее, как правда.
Отличная мысль! Достоевскому не сказать лучше.
Или такая (где-то слышал) - свободный выбор мужчины состоит лишь в том, чтобы выбрать женщину, которая будет управлять им всю оставшуюся жизнь. Может быть, в этом есть смысл. Взять ответственность за двоих, когда я с собой-то едва управляюсь, и часто бывает неуспешно – весьма рискованно….
Не успеваю углубиться в самоуничижение – появляется Лялька. Лицом не кающаяся Магдалина, а каким-то довольным и плутоватым - но, Господи, до чего же красивым!
- О, муж мой! Смени выражение озабоченности лика мудрого своего на гримасу ужаса – кто к нам идет? Это не первокурсники, жаждущие познания, а черт знает что! Даже страшно становится за наш всеми любимый имени Ленинского комсомола ордена Сутулого краснознаменный ЧПИ.
- Протестировала?
- Ага! – рассмеялась Оля.
- Тебе что за корысть? – укорил.
- А то ты забыл! – фыркнула жена и снова радостно засмеялась.
Разве можно забыть то, что не знаешь?
Впрочем, наверное, она имела в виду свою должность комсорга в группе.
Кажется, Оля и не заметила, что я сержусь. Почему сержусь? За что сержусь? Имею ли на это право? Да, я люблю ее, ну и что? Что я хочу от нее за свою любовь? По большому счету («признайся хоть сам себе» – ворчит подсознание) – чтобы удобно было с ней жить. Каждый человек жаждет удобств. Но это не означает, что другие люди обязаны с этим считаться. Так что, не стоят выеденного яйца все мои претензии к жене. Надо просто любить, радоваться счастью и не требовать ничего взамен.

[santehlit]

Оля набросила на веселье лассо и укротила его.
- Ты чего здесь расселся, пошли домой.
Лялька, наверное, не заметила моего напряга, злости (теперь на себя), стыда за свое поведение. Как же мы будем дальше жить, если в безобиднейшей ситуации пошел на поводу у своих эмоций, если позволил себе думать о поведении любимой, как не совсем достойном? Есть ли гарантия, что такое не повторится? Сегодня она не заметила (или сделала вид?), а потом что? Как все сложится при следующей моей ошибке? Как я смогу дальше жить с грузом унижающих жену подозрений? Приревновать, закатить концерт, а потом упасть на колени да просить прощения? Нет. Нет! Нет!!! Это не для меня. Я не умею так быстро менять настроения. Надо что-то делать с собой. В самом деле, ну чего взъелся? Разве жена в чем-то виновата? Психанул, убежал…. А вдруг ей в этот момент потребовалась моя помощь?
И подсознание стыдит: «От кого убежал? От безмозглых сопляков, которые только ржать умеют. А ведь мнишь себя мастером общения и контактов. Надо было найти слова и слить весь этот дубинноголовый квартет в ватерклюз. Тупеешь, брат….».
Так о чем, бишь, я? Ах, да, о ревности. Пойдем дальше.
Не сказать, что в Розе бывать мне внапряг. Теща – та прямо целует при встрече. Тесть, может и хмурится, но руки не прячет. А вот тестева сестра, Олина тетка, которая главврач, как-то поправила меня:
- Да нет, уважаемый – это не Оля рядом с тобой сидела, а ты рядом с ней.
Ясно, что в семействе Крюковых слово этой женщины весьма весомо, только не ясно - к чему она? А впрочем, был повод.
Оля выцепила меня тогда прямо с товарно-оптовой базы, где мы с Кмитецем разгружали «алки» - большегрузные длинномеры. Ну, а что, дело нехитрое и расчет сразу – для студентов весьма удобно. Только я переодеться не успел – как был в бушлате, так и поехал в Розу к этой самой тетке на юбилей. Спрятал клеши под стол, сижу и наяриваю – в смысле, рубаю. Жену мою какой-то врачишка молоденький с танцевального круга не отпускает. Я за ним наблюдаю, ненавижу уже, но молчу, этикет соблюдая. А он взял, и знакомиться подрулил, эскулап хренов.
- Меня зовут Геннадий Борцов, - и руку сует.
- А я тут причем? - стискиваю ему пятерню до хруста.
Приведенный в замешательство он рядом сел.
- Вы прям с корабля на бал? – отдышавшись, кивает на тельник у меня под галанкой, стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма.
Отпираться не было смысла, вот я и не стал:
- Угадали, и больше скажу – во флоте в парашу макают тех, кто любит раскачивать семейные лодки. Get the idea?
Наверное, что-то зловещее услышал он в моем английском. Всего-то хотел спросить «Врубаешься, друг?», а он юбилярше чего-то накапал.
Та:
- Оля, уведи своего домой.
- Да он же не пьяный!
Муж самой тети лык не вязал. Или вязал? Но уж очень усердно.
- Уведи, он Геночку оскорбил. Мне еще драк здесь не хватало.
Почапали с супругой домой, не дождавшись финала юбилея.
- Ты сильно расстроилась? Из-за этого аппендикса Гиппократа?
Лицо любимой заставило меня пожалеть, что я не откусил себе язык, прежде чем задал этот вопрос. Впрочем, сдав меня с рук на руки телевизору, Лялька вернулась на юбилей.

[santehlit]

- Ты ведь не против? Тетечка Лидочка - моя самая любимая! Ты не заметил – мы с ней похожи.
Сходство действительно имело место.
Нет, я не против – идти тут два шага, а в робе плясать действительно нонсенс. Пусть айболит отдувается – он при галстуке и в блестящих корочках.
«Теперь уяснил, что есть твоя жизнь? – мудрствует подсознание. – Либо ты пляшешь под дудку жены, либо сидишь вечерами один».
«А не пошло бы ты….».
Душу ужалила душевная боль, и я пригорюнился.
В этот визит я ехал голодный, но мажорный – сейчас-сейчас теща любящая накормит. Но облом! Нет, у нее все было готово и даже то, что подается холодным, украшало стол, но…. Но по дороге от остановки встретилась Олина подруга, что-то сказала, и…
- Мама, не суетись – мы уходим на свадьбу!
Ну, свадьба так свадьба – там тоже ведь кормят. Но и тут не свезло. Ожидал чего угодно, только не этого – что было не съедено, сильно загажено: очень уж мы припозднились на праздник. Я-то дурак на что-то надеялся, но по столу будто парнокопытная банда Потехина (который Утесов) погуляла.
Подсунули мне пирожок надкушенный с дегтярным запахом крема для обуви, плеснули водки в стаканчик, вытряхнув из него окурки – пей, мол, ешь и не стесняйся. Ничего не оставалось, как сигарету в зубы и топ-топ на улицу. Никотин против голода – чья возьмет?
День уходящий был тяжелым физически и эмоционально. Чуточку еще потерпеть – Оля наговориться с друзьями – и к теще пойдем: рубанем нормально, хлопнемся спать-отдыхать, надо только чуточку подождать. А пока покурить, на небушко посмотреть, где полнеет луна, и перемигиваются шустрые звездочки.
Казалось, больше уже ничего неприятного случиться не может, но ведь свадьба….
Какому-то козлу захотелось узнать, уважаю ли я его. Вот черт! Собрался было ответить в духе вопроса, имея в голове весь подготовленный словарный запас для объяснения оппоненту, что он «не совсем прав», но сдержался. А тип довольно крепко хлопнул меня по плечу, выражая лицом величайшую приветливость:
- Здорово, брат!
У него такой вид, словно ему выпали четыре туза, а вот изо рта разило компостом.
Господи, дай сил! Молчал, курил и пускал дым незнакомцу в лицо - отбить тошнотворный запашок. Что за прок привязываться ко мне? Пьяных базаров не люблю (да к тому же на трезвую голову!) и участвовать в них не хочу. Шахтерскими навыками не владею и не любопытствую – о чем говорить?
А подсознание ехидненько: «Ну-ка, хук слева, чтобы он грохнулся на гузно. Дрейфишь, старик? Тогда вежливо объясни человеку, что не пьешь вообще и не желаешь с ним в частности».
«Хоть слева, хоть справа – ты насоветуешь; пойдет потом слава, что у Крюковых зять хулиган. Кому это надо? И потом – приступы гнева пользы никому никогда не приносят. Так что, отвянь….».
- Слышь, чувак, ты че выпендриваешься? В натуре не пьешь, иль со мной не желаешь? - Лицо надоеды было скорее плутоватое, чем нагловатое. С небольшим натягом его можно было даже назвать славным парнем. – Ну, ты, в натуре, че молчишь? Язык проглотил? Рот открой – сейчас выплюнешь.
Опять сильно хлопнул меня по спине.
«Да двинь ему в пах ногой, - подстрекало подсознание, - не будь ты толстовцем».
- Какого хрена ты выеживаешься? Пришел на свадьбу – пляши, а то…, - и выбил у меня окурок из пальцев.
Теперь он уже не казался славным парнем.

[santehlit]

- Слышь, ты глухонемой что ли? Ну, тогда кивни дяде, - потянулся к затылку моему шахтерской дланью с явным намерением склонить непокорное чело пред собой.
Ярость выковывает стальную волю. Я сделал шаг назад. Мне стало весело – уверенно держал себя в руках, как ни надрывалось в подстрекательстве подсознание. Единственно, что тревожило – где же Лялька? Тревога - это симптом отсутствия информации, непонимания, ощущения того, что ты не управляешь ситуацией, не контролируешь ее. А с этим…. Этот не в счет.
Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.
Заметив мою гримасу презрения, тип выступастый:
- Не надо так - проще будь, а то ведь недолго и схлопотать.
А ты вообще кто? Местный авторитет? Шекспира читал, мастер отбойного молотка? Так вот тот сказал: «Если я потеряю честь, я потеряю себя». Сдается - ты еще не нашелся даже.
- Ты хоть представляешь, на что нарываешься? – он дышал с присвистом, словно ему пропилили ребра.
Ну, объясни, силикозова жертва, простым шахтерским языком, который бы не мешало с мылом пошаркать – я в смысле не пыли, а матерных слов.
И он объяснил:
- Пусть легкие мои опрели, зато посмотри, какой кулак – в морду двину, уши отскочат. А ты тут строишь из себя фраерка – будто в кармане весь ссученный мир. Откуда ты такой выкобенистый взялся?
Но слова его как веревка из дыма – не вязали в душе узлов.
Не дождавшись ответа, подумал еще, разглядывая меня в упор, наконец, решил:
- Ладно, живи. Бить идиота – что за радость?
Заколбасил туда, где свет и музыка. Навстречу Лялька - вернее ко мне…
- Ты не скучаешь? Потерпи чуть-чуть – я наболтаюсь, и мы пойдем. Или иди, а я попозже, - сказала и тут же рассмеялась.
- Как ты себе это представляешь?
- Ну, хорошо, я быстро, жди.
«Скажи, что так себя не ведут, иначе потом пожалеешь», - требовало подсознание.
«Скажи и пожалеешь прямо сейчас», - подсказывал разум.
Дух был настойчив, но ум пересилил.
Оля вернулась к своим друзьям, а ко мне приставучий – теперь изумленный. Его глазные яблоки так и выкатились из орбит - вполне серьезно.
- Так ты Крюковский зять? Что ж ты сразу-то не сказал? Прости, брат, засранца. Может, по стакашку за знакомство?
Тут уж я не смог удержаться – расхохотался от души: ничего не изменилось в этом мире, за исключением всего….
Для чего тестю зять? Правильно – чтоб погреб в гараже копать. Вот этим и занялись на следующий день – самый подходящий для такого дела: ибо воскресенье.
Чтоб я не помер от тоски, тесть рассказывал потешные истории своей жизни.
- Дело было в Трускавце. Пошел я в баньку санатория. Толпятся у парилки мужики. В чем дело? А попробуй, сунься – жуть клубится обжигающим паром и гудит не закрытым краном в сокровенных глубинах. Разумнее плюнуть, но хотелось попариться. Наконец, нашелся смельчак – муравей конопляный – облился холодной водой и в пекло парилки с головой. Только накинул мочалку на кран, из парного тумана: «Слышь, мужик, кончай своевольничать: горячо – не суйся, дай попариться человеку»…..
Внимательный собеседник и лопата – тестю не много сегодня надо. А у меня настроение препоганое – не оттого, что работа в тягость, а вот было и все. Оставалось считать часы до обеда – менее тягостного и более приятного занятия выходного дня: что-нибудь вкусненькое приготовит теща. Да поглядывать на облака, что скакали кроликами на голубой лужайке неба.