Клуб любителей исторической прозы

[santehlit]

- Без него у тебя стрелы скривятся? У Многорукого Лама отнимутся ноги? В печь упадёт Суконжи?
- Охотники считают, что в западне носорога съел разгневанный Бурунша.
- Да будь же он проклят, лишивший людей Великого Примирения.
- Харка, ты что говоришь?!
- То же, что ему сказал на Откровении – твои обычаи нам не подходят, покинь пещеру, оставь в покое людей.
- Ты верно сошёл с ума!
- Я безумие изгнал из пещеры!
Оба, распалившись, замолчали. Но Дул сидел, не уходил. Хороший знак, подумал Харка и продолжил:
- Люди, оставленные Буруншой, забудут его обычаи, и воцарится в пещере покой. Надо только немного помочь им в это смутное время.
- А ты уходишь, – горько сказал Дул.
- Я ухожу с Буруншой подмышкой и тебя попрошу помочь, Суконжи, разбить его идола, чтобы память о нём выветрилась у людей.
- Харка, когда ты всё это задумал?
- Стрелочник Дул, разве тебе нравится пожирать людей?
- Охотники верят, что от плоти съеденных к ним переходят сила и ловкость.
- А от младенцев?
- Жизнь.
- И ты в это веришь?
- Я как все.
- Когда на пальце качалась стрела, я восхищался твоей мудростью. Что же теперь затмило тебя? Скажи, ты искренне веришь в Хозяина?
- Я не хочу смуты в пещере….
- Уже легче. Что же ты хочешь?
- Порядка хочу.
- При котором каждый знает, что будет съеден, когда настанет срок?
Дул плечами пожал. Харка продолжил.
- И каждый младенец едва родившись рискует быть съеденным собственным отцом?
- Да, это было, но мы живём. А без Хранителя может такое случится, что каждый возьмется за топор, и кровь польётся рекой – может так статься, что в пещере не останется никого.
- С чего бы это?
- Всем нужна власть, оброненная Посвящённым.
- Неужто? Не знал. И тебе нужна власть? Ты тоже возьмёшься за топор?
- Только в том случае, если женщины будут побеждать.
- Считаешь, что и они захотят править в пещере?
- В первую очередь они.
- Зачем?
- Чтобы завести свои обычаи, унижающие мужчин. Так что, Харка, пока не поздно, верни людям веру в Буруншу.
- И это говоришь мне ты – мудрейший из мудрых!
- Да, Харка, я. Кстати, ты можешь остаться Хранителем – зачем тебе умирать, но обычаи обязан будешь соблюдать.
- Очень мне жаль, стрелочник Дул, что мы не поняли друг друга. Я видел в тебе друга, а ты уходишь врагом.
- Это ты уходишь, сея в пещере раздор и панику.

[santehlit]

- А я верю в благоразумие людей. Пусть льётся кровь, жаждущих власти, но с победителем придёт порядок – люди начнут хоронить мертвецов и перестанут пожирать младенцев.
- Вот как! Ну, что ж, пойду делать лук – стрелы теперь самому пригодятся.
Ушёл Дул, оставив Харке смятение. Неужто он что-то не предусмотрел? Неужто правда то, что охотницы натянут луки, и рекой польётся в пещере кровь?
Обречённый думал, после его смерти люди поскорбят немного, изберут вождя и будут жить семейно, забыв прежние распри. Но власть, власть действительно лакомый кусок. Что она даёт человеку? Возможность работать не руками, а головой? Харка так думал, а теперь понял – это возможность видеть согбенные спины соплеменников. Пожалуй, за власть иные охотники будут не против свару затеять и убивать.
Но всех опасней, конечно, женщины – они организованы, вооружены, стрелы их бьют без промаха. Захотят ли они покориться мужчинам? Вот о чём Харка не подумал, свергая Буруншу. Ему казалось, что мужчины, побузив или миром, решат вопрос, кто править будет, какие порядки заведёт. Без Хранителя мужчины захотят иметь детей, а женщины в семьи вернуться – ведь им природой суждено хранительницами быть домашних очагов.
Но стрелочник прав – женщины, взбунтовавшись, могут перебить многих мужчин, а тех, кто останется, или юношей поставят на колени у своих ног. За время безумия в пещере и противостояния полов не мало, должно быть, зла скопилась в их алчущих любви сердцах. Вот о чём Харка не подумал!
Красота и нежность, материнская ласка – это в семьях, под защитой мужчин. А женщины у власти – это глупость, это роскошь (баловство, богатство, шик), это праздность и безделье, это безумие, в конце концов. Вот о чём Харка думал теперь.
Явился Бель к нему с подарком – утку запеченную в глине принёс.
- Поешь, Обречённый.
Харка кивнул, но к еде не притронулся.
- У тебя есть любимая женщина, шкурных дел мастер?
- Зачем одна? – дубильщик чиркнул ребром ладони по горлу. – Мне их во как хватает.
- Дул говорит, в пещере будет смута – женщины поднимутся на мужчин. Ты готов с ними драться?
- Зачем? Мне и в землянке хорошо.
- А зимой?
- Зимой вернусь в пещеру.
- Женщинам ступни лизать?
- Да хоть бы и так. Впрочем, что они могут без нас? Жрать? Спать? На солнцепёке валяться? Даже не смогут рожать!
- А убивать? Их стрелы не знают промаха.
- Зачем им меня убивать?
- Так значит, тебе без разницы, кто будет править в пещере?
- Абсолютно. Моё дело шкуры дубить.
- А не хотел бы ты иметь семью, нянчить детей, ласкать жену?
- Дак кто же не хочет?
- А если победившие женщины заставят тебя целый день работать, еды дадут ровно столько, чтобы ты не умер с голоду, а ночью ещё отдадут в чьи-то руки. Как тебе эта перспектива, мастер Бель?
- Чьи-то руки? Но там есть и шея – я её сверну, если что-то не так.
- Тебя убьют.
- Харка, откуда ты это взял?
- Дул говорил.
- Слушай ты больше выжившего из ума старика.

[santehlit]

- Так значит, всё обойдётся – не потечёт в пещере кровь?
- Женщины не такие – им не власть, а ласка нужна.
- Твои бы слова….
- Ешь, Обречённый. Жаль, что уходишь ты от нас.
- Позови Туола.
Дубильщик принёс безногого, а сам ушёл.
- Ты ел сегодня? – Харка спросил. – Возьми, поешь.
- А ты?
- Мне теперь пища не впрок.
Туол впился зубами в печёную утку.
- Ну, мастер наскального рисунка, как ты меня изобразишь пылающим в костре?
Давясь непережеванным, калека ответил:
- Я, Обречённый, ещё не думал.
- Ну, тогда слушай. Ты уже знаешь, что на стене изображены божества, жившие здесь до Бурунши. Теперь узнай всю правду о том, что случилось в этой пещере в далёкие времена. Когда-то здесь жили два брата-богатыря и красавица-сестра, но кривоногий Бурунша их погубил. Когда твои предки, Серые Волки, пришли сюда, один сошедший с ума человек сумел убедить их, что Бурунша – божество пещеры, а он его Хранитель. Так началось поклонение Безумию, заставляющему пожирать детей….
У Туола в горле застрял кусок – он закашлялся. Харка кулаком постучал по его сутулой спине.
Калека выдавил из себя:
- От кого ты всё это узнал?
- От Хозяина – ведь я Посвящённый. Так вот, не надо костра и гордого профиля – ты изобрази меня убивающим Буруншу.
Калека вытер слезу:
- Как это?
- Бурунша, я и топор в моей руке. Всё понял?
- А люди?
- Когда ты закончишь, его уж не будет – Харка ткнул пальцем в сторону глиняного истукана. – И вера забудется в него. А я хочу быть на стене в образе Изгоняющего Безумие.
Группа охотников вошла в пещеру.
- Всё понял? Теперь ползи к своей стене – о том, что я говорил, никому не слова.
Туол сжал зубами недоеденную утку и, опираясь на руки, потащил своё тело прочь.
Охотники подошли к белой шкуре.
- Мы сложили большой костёр – ты будешь доволен, Обречённый. Солнце коснулось горизонта – пора.
Охотники подхватили тело последнего Хранителя, прямое, как копьё, и понесли на руках к выходу. Харка поднялся и следом пошёл.
Как всегда задержался у входа. Солнца огромного медный диск был съеден чертой горизонта на четверть – от него через реку серебристая пробежала дорожка. Дышали покоем мирные дали в закатный час. Лебеди, свистя крылами, садились на воду, а от неё поднимался туман….
На небе ни облачка, бирюзовая высь казалась бездонной – долетит ли душа, подумал Харка, вместе с дымом до её края. Сгорим, увидим….
На пригорке был сложен высокий костёр из толстых веток и сухих деревьев. Действительно, оценил Харка, постарались. Люди стояли вокруг него – охотники группами, женщины с детьми толпою. Уже началась, усмехнулся Харка, борьба за власть.
Тело последнего Хранителя осторожно вознесли на костёр и положили. Рядом с ним моё место, сказал себе Харка и пошёл на пригорок твёрдой поступью с уверенностью на лице. У костра с четырёх сторон стояли охотники с горящими факелами. Ждали его…

[santehlit]

Подойдя к костру, Обречённый представил, как будет гореть – задыхаться дымом, корчится от боли, обжигаемый пламенем. Наверное, закричит….
Лица вокруг незнакомыми стали. Кто эти люди, подумал Харка, почему он, рождённый в горах, должен сгореть за этих блудниц, трупоедов и….
Не ведая, что творит, Обречённый вдруг сорвался с места и стрелой, выпущенной из лука, помчался к реке….

4

Однажды Харке приснился сон – будто мчался он полем широким, а за ним, преследуя по пятам, гналась ненавистная погоня. На пути река в скалистых берегах – миг и она за спиной. Вырос лес перед ним - беглец высоко подпрыгнул и полетел, раскинув руки, как крылья. Всё выше и выше встречный поток поднимает его над землёй, и вот уже в соседях облака, и раздвинулся горизонт.
На юг, куда убегала река, потянулась бескрайняя равнина. Задира ветер, разгоняясь на её просторе, ерошил кусты и гонял волны по серебристому ковылю. Акаций кудрявые кусты стояли копнами в зелёном поле. Ивами прикрыла река пологие берега. К ним степенной цепочкой брело стадо мамонтов на водопой. Носорог будто заяц, петляя в траве, отгонял неведомого хищника от своего новорожденного носорожека. Низкорослые лошади неслись табуном, преследуя одинокого осла. Сайгачиха прятала своего детёныша в жёлтой траве, но не обманешь острый глаз степного беркута. Впрочем, сайгачонка от смертельного когтя спасла быстроногая лиса, мелькнув рыжим хвостом на солончаковой прогалине. Вот это добыча для орла! Разгоняясь в падении, беркут падал с небес на похитителя птенцов – держись, воровское племя!
С запада подступал лес – редкий, солнечный на склонах холмов и непроходимый в распадках. За скалистой грядой встал он сине-зелёной стеной – дремучий, девственный, страшный. С утра до вечера и с ночи до утра не прекращалась здесь смертельная борьба за жизнь всего живого. Исполинские ели, кедры и пихты, сцепившись ветвями, рвались к светилу, душа друг друга и подлесок. Иные, не дотянувшись до солнца, чахли - вся энергия их ушла на то, чтобы поднять пучок иголок к бледному свету; обросшие мохом, обвитые лианами, изъеденные грибками, они показывали нерушимое долготерпенье побежденных. На земле буро-зелёный ковёр мха. Лишайники и грибы черпали жизненные силы из тех, кто вершинами видел солнце. И это была среда обитания для многочисленных животных. Белки с бурундуками, снуя меж хвощей, собирали кедровые шишки. Юркий соболь притаился в ветвях, высматривая добычу. За ним приглядывала рысь, к лежбищу которой давно принюхивается росомаха. Не ведая страха, медведь обдирал кусты малины, но саблезубый тигр уже приготовился к прыжку. И Тот, Которого Боятся Все, тоже живёт в лесу….
На востоке страна болот, родина туманов – туда ни один зверь не забредёт, и птица не залетает. Солнечный луч там редкий гость, но и зимы там не бывает - даже в самый жуткий мороз туман не падает снегом вниз, а клубится на границе торфяников, не пуская к себе холод. Оттуда изредка на солнечный свет выходят чудища, которых давно уж на земле нет, но которые по ней до сих пор ходят. Духами Болот зовут их люди и пугают друг друга.
На севере вертикальной стеной поднимается горное плато – ещё одно место загадок. Оттуда падает вода, но туда ещё никто из потомков Серых Волков никогда не поднимался. Иногда на равнину, сложив крылья, пикируют горные орлы и, схватив добычу, улетают к себе, в заоблачную высь. Однажды Харка, совсем ещё юный, завернулся в ослиную шкуру, надеясь в когтях крылатого хищника в горы подняться. Орёл прилетел, походил по шкуре, почистил клюв, оставил помёт и был таков. Парнишка не успокоился – у оврага, где грунт помягче, выкопал западню, накрыл ветвями, положил приманку и сел в засаду. Ему удалось схватить похитителя за чешуйчатые лапы, и орёл вместе с ним взлетел. Нет, на горы он тогда не поднялся – птица камнем ринулась вниз, но ударился о земь только Харка. Орёл помахал ему крылами и скрылся вдали…

[santehlit]

Все-таки с женщинами в серьезных делах тяжело. И даже не в плане того, что они всегда пытаются доказать, что твое мнение ошибочное. А в том, что у нас разные взгляды на одну и ту же проблему. Я, как мужчина, сначала воспринимаю ее глобально, а потом начинаю высчитывать способы реализации проекта. Власта больше сосредоточена на мелких деталях и нюансах, которые складывает в пазл, и только после этого видит весь масштаб проблемы. Где-то на середине планирования, каждый со своей стороны, мы встречаемся. Вот так и живем….
Когда на костылях вышел из шатра, Власта с колдуном уже ждали меня.
- Собака серет – мы идем, – хмыкнул Барыс и скривился, будто нажрался зеленых слив.
Ну, фигня базар, мол, мы не вовремя или незваные – от его кислой рожи костыли не скрипели и дух надежды не претерпел ущерба. Отпихнув все дурные мысли в сторону, глубоко вздохнул воздуха плато, стараясь ослабить узел в груди. Легкие заполнились ароматами цветущей флоры. Адреналин заставил сердце перекачивать кровь на усиленных скоростях. На душе ощущение удачи и радости жизни – я почувствовал в этот момент радугу над собой.
Итак, место действия – плато Арка Небес, гора Покаяния. Год – четырехзначный до рождества Христова. Мы на вершине. Теперь мне кажется, это было предрешено еще в пещере Титичных гор – все остальное могло варьироваться. Но… даже если есть где-то безликая старуха Судьба и даже если все наши деяния – это давно прописанные строчки в ее книге, все равно никогда не смогу с этим смириться.
Я не считаю этот мир своим. Погрузиться в бронзовый век хорошо на недельку, не больше, а потом оно начинает надоедать. Даст Бог, вылечу спину, отдам долг Велизарию и помашу местным достопримечательностям ручкой. Что тут может еще удержать? Любовь? Не смешите мои панталоны! Даже если я сплю с Властой, это не значит, что меня прельщает честь стать ее мужем (и состоятельным купцом, кстати). Пусть наша связь останется навсегда добрым и щемящим воспоминанием. Я просто брошу ее – так будет лучше нам обоим.
Так кто же я в этом мире? Зачем я здесь? Если все предопределено, то для какой цели? Что я должен сделать такого, что не могут сделать аборигены? Я – просто оказавшийся не в том месте и не в то время изувеченный человек. Мои мечты организовать колхоз и стать в нем председателем остались мечтами. Равно как и спасти этот мир от безбожья. Все мои начинания – проблемы себе и людям. Ну, не совсем же я такой-рассякой, особенный и оригинальный. В общем, вывод такой – не надо строить далеко идущие планы по спасению всего живого, а решить свои проблемы со здоровьем и найти дорогу домой. Сложно? Еще как!
Велизарий ни слова не сказал на утроение числа жаждущих исцеления, а начал так:
- Человеку при рождении дается много прекрасных качеств, которые он теряет в процессе жизни, в процессе познавания мира и утверждения себя в нем. Одно из этих качеств – здоровье. Каждое дитя наследует его от родителей, а потом умножает в процессе своего развития. А потом теряет…. Здоровье можно потерять как угодно. Начинается все с дурных мыслей, а заканчивается, совершением плохих поступков. Скажем, малыш растет и крепчает до определенного возраста, а потом поддается искушению. И когда наступает такой момент, в организме происходят необратимые изменения в худшую сторону. Когда сумма дурных поступков достигает предела, человек умирает….
Любопытно, не правда ли? Слушайся маму – жить будешь вечно.
Но послушаем дальше.
- Самое плохое развитие событий грозит тому, кто покусился на чужую жизнь – смерти предшествуют продолжительные и мучительные болезни….
Велизарий говорил, говорил…. В какой-то момент мне стало тревожно и грустно, будто что-то упустил в длинной лекции, а поймать ускользающую мысль уже не мог.
Но всему когда-то приходит конец.

[santehlit]

Так может теперь он в состоянии сам долететь в страну, где рождается вода, откуда с рёвом падает она в русло реки. Харка поднимался всё выше и выше, а внизу по земле скользила его тень, и за нею гнались похожие на муравьёв охотники, лающие собаками….
Не ведая, что творит, Обречённый мчался к реке, оставляя за спиной смерть в огне, изумление людей, гордость свою и честь.
Взметнув брызги, Харка промчался мелководьем и нырнул. Прохлада, сомкнувшаяся над головой, не остудила её жара – Обречённому казалось, не вода вокруг, а дым не даёт вздохнуть; не струи течения, а пламени языки облизывают его тело. Преодолевая внешнее сопротивление, подгоняемый внутренним страхом, он плыл….
На берегу упал, лежал и долго смотрел, как догорает костёр, которого он избежал. Костёр, сделавший его лжецом, трусом и беглецом. Сделавший его изгоем. Куда он бежал? от кого? зачем? Что там смерть, что здесь – дело только во времени.
Багровые всполохи огня наводили тоску – не будет у него теперь тепла, жареной пищи и защиты от клыков и когтей хищных животных. Харка лежал, осиротевший, тёплой ночью на берегу реки. Звёзд не было - тяжёлое небо коснулось воды. Тревожно перешёптывались камыши, перекликались лягушки.
Костёр погас, тьма поглотила округу.
Харка поднялся и побрёл спиной к реке, двигаясь по ровной земле, обходя кусты и замоины, прислушиваясь к звукам окрестности.
Рассвет его застиг на равнине. Холодный свет просачивался к земле сквозь серые слои облаков, которыми было забито небо. В утреннем тумане пропали дали. Ветра не было. Оцепенели травы….
Ящерица, оставив хвост, шмыгнула из-под Харкиной ступни. Гриф опустился на большой валун и, склонив голову, косил на человека любопытный взгляд – ты ещё жив?
Харка лёг в густую траву. Лихорадочное возбуждение, гнавшее его через реку, а потом прочь от неё, наконец пропало, оставив тоску и желание выть. Он снова почувствовал всю тяжесть несчастья, обрушившегося на него. Избежавший костра не минует когтей и лап жестокой природы. Сколько дней он будет бродить по земле – жалкий, беззащитный, голодный, прежде, чем станет чьей-то пищей?
Отчаяние овладело им. Он уже не полагался на свои быстрые ноги и светлый ум, которым восторгались в пещере. На его лице с лёгким пушком, в его зелёных, как у рыси, глазах была одна смертельная усталость.
Харка посмотрел на свои руки в царапинах и шрамах – разве под силу им свалить медведя? голову тигру завернуть?
Он попробовал восстановить в памяти картину последних двух дней. Он приемник Хранителя – почёт и уважение всех людей. Смерть Посвящённого - Харка один на один с Буруншой. Как и почему возникла у него желание свергнуть власть кровожадного истукана - собой пожертвовать ради племени, не бывшего ему родным. Почему бы не заделаться Хранителем для людей, которые этого ждали? В голове заклинило? Так спрашивал себя Харка, голодный, уставший и подавленный.
Он приходил в бешенство от мысли, что совершил ошибку, не став Хранителем. Хотел повергнуть Буруншу, избавить людей от кровавых обычаев, а оказался трусом, лжецом и беглецом, лишившимся уважения и защиты.
Солнце пробилось сквозь облака. Его яркие лучи разбудили равнину – застрекотавшую, заверещавшую, запевшую и затрубившую. В них была радость жаркого дня, свежесть проснувшегося ветерка. Степь показалась теперь более благодушной, менее вероломной и опасной. Она серебрилась ковылём, лёгкой зыбью волнующимся под ветром. Она расточала пряные ароматы трав и медовый запах цветов. Они манили, звали насекомых – опыляйте же скорее нас! А за теми гонялись куропатки, стрижи и сизокрылые чибисы. Стрекозы стрекотали прозрачными крыльями, преследуя мошек, и сами попадали в чьи-то клювы. Праздник жизни через чью-то смерть.

[santehlit]

Харка безучастно созерцал всё это, чувствуя себя помётом пресмыкающегося, распространяющего запах лихорадки и страха. Он лежал, то свернувшись, как змея, то вытянувшись, как ящерица. Иногда скрипел зубами, охваченный приступом отчаяния. То колотил себя в живот, то хватался за голову. Лучше бы он погиб на костре, утонул в реке, чем мучиться теперь живым и здоровым. Впрочем, надолго ли это?
Харка задумался – есть ли у него шанс выжить одному в степи? Вспомнил потомков Серых Волков – вот, кто не страдает сомнениями. Это были настоящие охотники с большими, тяжёлыми головами, низкими лбами и сильными челюстями; у них смуглая от загара кожа, волосатые торсы, руки и ноги не знающие усталости. А остротой своих чувств, особенно обонянием, они могли соперничать с настоящими волками – если встанут на Харкин след, никогда его не упустят. В их взглядах всегда угрюмая свирепость. Харка на них не похож.
Нет, не для этих горилл собирался взойти на костёр Обречённый. Он вспомнил прекрасные глаза детей, девушек и своей любимой. От них черпало племя силу, разум и способность выживать в любых условиях.
Он обратил к небу взор, мысленно стеная - что же будет с ним без людей, без защиты и крова? как будет жить один в степи? кто защитит от мрака и холода зимы? кто согреет озябшее тело? где найти оружие, чтобы добыть еду? как самому не стать чьей-нибудь пищей?
Ему показалось, что небо сказало – иди вдоль реки в сторону высокого солнца; там не бывает холодной зимы; там вечно плодоносят деревья; там ты не будешь голодать; там ты спасёшься.
Харка посмотрел в голубую даль более дружелюбно – ты всегда поддерживало меня, выручая из смертельной опасности; это ты внушило мне отвращение к глиняному истукану; сила и ловкость мои от тебя; я люблю тебя; я тебе верю.
Он вспомнил Эолу, хрупкую и желанную. Он так мало сказал ей о своей любви, но глаза его не молчали, они должны были рассказать ей о его чувствах. Вспомнил выражение страха на её лице, когда он пометил её грудь знаком Обречённого. Выражение ему не понравилось – оно сделало девушку чужой. Неужели бегство Харки отвернёт её сердце от него? Неужели свой прекрасный взор, полный влажного блеска, она обратит на кого-то другого.
Например, на волосатого Дипа, который не раз заступал ей дорогу, предлагая своё ложе на вонючей шкуре гиены, у которого из-под мохнатых бровей дико сверкали глаза убийцы. Харка вспомнил его коренастую фигуру, подчёркивающую ширину плеч и длину рук. Всё его существо выражало необычайную силу - неутомимую и безжалостную. Никто не знал её пределов, но все знали, что она огромна. Те, кто отважился, бросить ему вызов, погибли, были съедены и их черепа сожгли, посвятив Бурунше. Такие же, как и он, были ещё трое мужчин из его ватаги – всегда они охотились вчетвером. Если один из них желал смерти кого-то, значит этого желали все четверо. Всякий, кто объявлял им войну, должен был либо погибнуть, либо уничтожить их всех. Ещё говорили, что эти четверо не потомки Серых Волков – они пришли однажды в пещеру с подношением Бурунше и были приняты в число охотников.
Харка помнил, как свирепо, алчно и с вожделением смотрел Дип на Эолу. На юношу он смотрел с угрозой. Его внимание к девушке породило в охотнике ненависть – такое чувство возникает к сопернику. Но статус приемника оберегал Харку от жестокости Дипа – чуждый страха, тот не лишён был осторожности. Теперь всё решилось без борьбы – никто не встанет у него на пути в посягательствах на Эолу. Впрочем, женщины пещеры, грозные своей многочисленностью, страшные меткими стрелами и общностью интересов, станут ей защитой, если она отвергнет Дипа.
Сердце изгоя томилось тоской.

[santehlit]

Это случилось в полдень. Ветер трепал облака на небе. Оно дрожало от зноя, как вода в луже от топота мамонта, и извергало тёплый воздух на землю. Будто отблеск вчерашнего костра солнце полыхало в зените. Жаворонки пели ему песню. Харка поднялся, готовый идти, куда ему указало небо. Вскинув лицо к небесному огню, юноша ощутил, как в глубине души поднимается что-то величественное, что заставляет людей любить, цветы цвести, и песни петь даже самых маленьких пичужек. Изгой почувствовал жажду жизни, беспокойное, могучее желание дышать и двигаться, сражаться, если придётся, и, если придётся, умереть.
Харка пошёл по направлению к югу.
Степь раскинулась перед ним. Она была в расцвете своих сил – травы по грудь качались от ветра, будто по морю струились волны, набегая одна на другую. Многочисленные запахи сливались в один неповторимый аромат. Степь была необъятна, щедра и обильна – среди злаков и вереска цвели зверобой и шалфей, красноголовый сочно-зелёный клевер занимал большие поляны. Осот голубил окрестности. В лощинах лоснилась осока и сухо шелестел камыш. Всюду кишмя кишели насекомые и пресмыкающиеся. Харка шёл, набивая рот кузнечиками и саранчой, стрекозами, которых удавалось схватить на лету.
Кое-где огромными и подвижными валунами торчали из высокой травы спины мамонтов. Сайгаки и зайцы то появлялись в траве, то исчезали, преследуемые волками или собаками. Куропатки и дрофы вспархивали над зелёным ковром и пропадали в нём. Табуны лошадей и стада благородных оленей не спеша уходили с пути невидимого Харкой хищника – то ли леопарда, то ли льва, то ли саблезубого тигра. А по степи по-прежнему бродили волны….
День истекал. Заходящее солнце таяло у горизонта в сумеречных облаках. Потемнел восток. Появились на небе звёзды. Повеяло дыханием ночи. Харка присмотрел ночлег у подножия кургана. Привыкший ночевать в пещере или у костра, теперь он остро ощущал свою беспомощность и слабость. Каждое мгновение мог появиться серый медведь или леопард, тигр или лев, хотя они редко бывали в степи. Мамонт мог сойти с ума и броситься на беззащитного человека, как тот со сломанным бивнем и дротиком в животе, всё лето преследовавший их племя. Носорогу лучше не попадаться на глаза – этот приходит в ярость от одного вида двуногого существа. А растоптать ему ногами или подцепить рогом – пара пустяков.
Харка специально выбрал склон – легче удирать вниз или вверх от неповоротливого противника. А от остальных – как небо пошлёт….
Он пожевал сырого мяса куропатки, пойманной на гнезде. Прилёг вздремнуть вполглаза – глубокий сон теперь не для него. Всем существом вдыхая ночь, он чувствовал её неуловимые оттенки – его зрение улавливало даже отражение звёзд на тёмной земле. Его слух различал шелест растений, свист крыльев ночных птиц, писк насекомых, шорох ползущей змеи. Он издали узнавал смех гиены, лающий хохот шакала, перекличку охотящихся волков, крик пересмешника в кустах. Его обоняние улавливало ароматы не закрывшихся на ночь цветов, пряный запах трав, вонь падальщиков, приторный запах пресмыкающихся. Кожей он чувствовал росу и дуновения ветерка, даже сотрясения земли от тяжёлой поступи носорога. Его существо слилось с природой.
А природа дышала опасностью. Жизнь рождалась на чьей-то смерти – побеждал всегда самый сильный, хитрый и неутомимый в борьбе. Ночь изрыгала угрозы – мерещились чьи-то зубы, которые могли загрызть, когти, которые могли разорвать. Хищники могли учуять и напасть на одинокого человека, прилёгшего у подножия кургана.
Однако у многих животных человеческий запах будил не самые приятные воспоминания – раны от копий или стрел, западни или многочасовые погони, дым и искры костров. Мимо прошла гиена с пастью страшнее, чем у льва – ей бы мёртвого человека, а живого лучше стороной обойти. Волк, принюхиваясь к следу антилопы, учуял запах и поджал хвост – наверное, человек уже сделал её добычей, придётся поискать другую. Потом собака подкралась близко – человеческий запах её тревожил, но не добычи она искала. Может, друга?

[santehlit]

Харка тоже её учуял и подумал, что собака неплохой попутчик в далёкой дороге. К людям они легко привыкают – в пещере летом всегда бывает целая свора щенков. До глубокой осени вместе с охотниками ходят они за добычей и лишь голодной зимой сами становятся пищей. У старого Хара была собака, пережившая зиму. Он брал её на охоту, и она его не подводила, но однажды погибла, упав в западню к носорогу.
Харке захотелось подружиться с собакой, но кроме внутренностей куропатки ей было нечего предложить. Юноша кинул ей потроха, а она прянула в темноту и исчезла.
Семь дней шёл Харка на юг. Пока ему благополучно удавалось избегать опасностей. Больше их было у реки, поэтому он старался держаться от неё подальше, но не выпускал из виду. Он уже видел тигра и большую черную пантеру. Когда его мучила жажда, он возвращался к реке, но ночевать на берегу остерегался. На ночлег он выбирал место на валуне или у подножия кургана, среди кустарников или на одиноком дереве.
Однажды Харка встретил стадо зубров, кочевавшее в том же направлении и присоединился к ним. Близко не подходил, опасаясь их недовольства, но и не отдалялся, чувствуя в них защиту от крупных хищников. Ночевал иногда прямо среди стада, взобравшись на дерево. Через пару дней животные привыкли к присутствию человека и не выражали беспокойства. А Харка подружился с доверчивыми телятами и спал вместе с ними в центре круга, который выстраивали на ночь мощные быки. Они никого не боялись в степи и медленно брели на юг.
Однажды стая крупных волков попыталась отбить у зубров телят. Они появились из-за холма на быстрых ногах с пеной у пасти, в близко посаженных жёлтых глазах горели голод и жадность. Неожиданным наскоком они спугнули коров, отбили телёнка от стада и погнали его в степь. Харка бросился на выручку. Вид человека, размахивающего палкой, отпугнул хищников. Но добычу свою не хотели бросать – взяв в кольцо, рычали и щёлкали клыками на Харку и телёнка. Момент был критическим. Юноша размахивал палкой и во всё горло орал, стараясь отпугнуть хищников. Волки сразу не решились на атаку, а через несколько минут на выручку подоспели быки.
С этого дня человека приняли в стадо, как своего.
Как-то, почесав вожаку широкий лоб между могучими рогами, Харка легко на него взобрался.
- Эге-гей! – кричал он. – Харка – понимает зверей!
Эти зубры обладали таким ростом, такой силой и ловкостью, которых их современные потомки уже не знают. Их мужественная красота пленила Харкино сердце. Каким ничтожным и слабым казался человек, блуждающий в степи. А перед этой мощью не устоит никто – ни жёлтые львы, ни полосатые тигры, что уж говорить о волках.
Кочуя с зубрами, беглец наслаждался безопасностью, но однажды пришлось расстаться – река повернула на запад, и стадо пошло за ней. Харке надо было идти на юг. Почему он решил оставить зубров? Почему не последовал вместе с ними? Наверное густота и длина их шерсти навели юношу на грустные размышления – в такой шкуре не живут там, где высоко ходит солнце, где травы растут круглый год, где беглец надеялся обрести покой. Животным с такой шерстью не страшен мороз, а еду, хоть и засохшую, легко найти, разгребая копытом снег. Харке с ними зимой не выжить.
Снова он наедине со степью. Снова ночи дышат опасностью.
Однажды он устроился на ночлег, вскарабкавшись на валун. Было тихо. Лишь изредка шуршало в траве какое-нибудь пресмыкающееся или свистела крыльями ночная птица. Харка спал, не спал – дремал от усталости, его внимание пробуждалось лишь при каких-нибудь внезапных шумах или новых запахах, приносимых ветром. Им владело оцепенение, поглотившее всё, кроме чувства опасности.

[santehlit]

Пробежал сайгак. Харка вскинул голову и огляделся – вдали показался чей-то силуэт, который двигался, раскачиваясь. Массивные и гибкие конечности, крупная голова, заострённая книзу, странное очертание туловища, схожего с человеком. Это медведь, догадался Харка. По рассказам охотников он знал этого великана с выпуклым лбом, который питался растительной пищей и зимовал в своей берлоге. Только обида или сильный голод заставляли его нападать на животных. Жертвами яростной силы могли стать зубр или буйвол, он не боится ни льва, ни тигра, а ударом лапы мог распороть грудь человеку. Опытные охотники полагали, что медведь уступает дорогу только льву-великану, мамонту и носорогу.
Харке медведи казались добродушными и бесхитростными. Но поведение этого зверя внушило юноше подозрение. Он затаился на валуне. Огромный, как скала, возвышался он в бескрайней степи – скруглённый, с гладкими боками. Харка не сразу удалось на него взобраться. Под силу ли это медведю? Заметит ли зверь человека, распластавшегося на вершине, как ящерица?
Пока Харка размышлял об этом, медведь поравнялся с его убежищем и потянул носом, принюхиваясь к воздуху. После некоторого колебания огромный зверь подошёл к валуну. Харка хорошо разглядел сверху его массивную тушу и сверкающие в лунном свете клыки. Он задрожал от страха. Жажда жизни сдавила сердце, сознание собственной беззащитности затруднило дыхание. Он знал, если медведь захочет, он умертвит человека. Не взберётся на камень, так будет караулить возле него, пока Харка, терзаемый жаждой, не потеряет сознание и рухнет вниз.
Медведь зарычал, призывая человека сдаться без боя.
- Что тебе надо? – Харка вступил в диалог.
Зверь уже учуял человека, а теперь услышал его голос и не выказывал ни малейшей осторожности против удара сверху палицы или копья. Он потягивался, освещённый луной, расправлял серебристую грудь, покачивал остроконечной мордой. Потом вдруг угрожающе зарычал. Поднялся на задние лапы, а когтями передних царапал валун, пытаясь зацепиться и подняться. Он обошёл вокруг, повторяя попытки. В одном месте ему удалось зацепиться и даже приподняться – страшная морда показалась на вершине валуна. В полуметре от Харкиной ноги огромная голова, заросшая свалянной шерстью, лоб, слюнявые губы, острые белые клыки. Медведь зарычал и упал. Ещё раз повторил попытку, а потом изменил тактику. Обладая утончённым чутьём, как преодолевать препятствия, зверь отлично знал, что помогает в подобных ситуациях.
Поблизости присмотрел небольшой валун, подошёл к нему, навалился – камень дрогнул под его тяжестью. Медведь с удвоенной силой заработал лапами, грудью, головой, налегал всей своей тяжестью, толкая камень к валуну. Харке оставалось лишь наблюдать.
Вскоре голова осаждающего вновь появилась у вершины валуна - ближе, но Харки ей не достать. Такое открытие крайне удивило зверя и привело его в отчаяние – медведь жалобно зарычал. Юноша развёл руками и сказал:
- Сам в твою пасть я не полезу - думай, брат, как меня будешь доставать. Ты всю жизнь питался травою - зачем привязанности поменял? Или я вкусней лебеды? Может разойдёмся миром?
Медведь рявкнул коротко, но не злобно и улёгся в траву. Чувство беспомощности и одиночества овладело Харкой. Мог бы сейчас он быть Хранителем - наслаждался властью над людьми. А этого медведя и малый ребёнок из пещеры обратил бы в бегство с факелом в руке. Впервые после расставания с зубрами он мог спокойно провести ночь, не опасаясь нападения – медведь стерёг свою добычу от тех, кто мог быть ловчее его.
День пришёл. Медведь, пожевав травы, прилёг в тень валуна. Несколько ланей и коз, прошедших мимо, не привлекли его внимания. Ворон покружил, пронзительно каркая, и улетел, видя, что до излишков мясной пищи у медведя ещё далеко. В облаках парил орёл. Высоко над травой прыгнула рысь и пропала – видимо кого-то поймала. Неслышно подкрался леопард, высунул из травы пятнистую морду. Харка его видел, а медведь учуял – только рыкнул, и хищник пропал. Птицы, пережившие ночь страха и печали, пели радостный гимн солнцу.