Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен"

[santehlit]

Два чебурека хором:
- Камандэ руки мыт, строится на абэт.
Боцман вполголоса:
- Сундук долбанный, пошёл нахрен.
Чебуреки хором:
- Сундук долбанный, пашёл на хрэн.
Мичман:
- Где, где это написано? Ну, боцман….
Серов:
- Так это ж чурки играют в глухой телефон….
У катеров встретил давнего знакомца – моториста с АК. Как живёшь, дружище? А я тебе поломку тогда устранил – на пакетнике контргайка свинтилась и коротила. Что? Опять твоя мою не понимает? Ну, Тюлькин флот на Табачной фабрике! Ты что это на вахту в шинели и ботиночках припёрся? Закалённый? Да ты морж таджикский? Ну-ну. Только надоело смотреть, как он пляшет на морозе. Пошел, сковырнул печать пластилиновую, не трогая нитки (этому приёму меня Сосненко первым делом обучил, как на катера приехали), и вскрыл пассажирку. Достал тулуп, валенки – одевайся, брат. Тулуп одел жаркий сын Памира на шинель, а валенки прям на ботинки – вот сморчок. И чудное дело – разговорился. К концу вахты я и акцент перестал замечать – чешет языком, как филолог. Но нет, он – строитель дорог. Техникум закончил, диплом есть. Жена, двое детей. Вот тут ты врёшь, говорю. С двумя детьми на службу не берут. Скажи: две жены, ну и по одному ребёнку от каждой – так вернее будет. Не спорит, улыбается – пригрелся, чебурек.
Чуть было медаль не получил, а может отпуск на родину, охраняя катера. Дело было так. Пластаемся с флотским в хоккей – у нас и клюшка вместе с автоматом со смены на смену передавалась. Звонит телефон - он к столбу гвоздём прибит.
Флотский:
- Тебя.
Оперативный дежурный по границе из отряда звонит – приказывает проявить бдительность и понаблюдать за льдом и побережьем в районе стрельбища танковой дивизии. Возможен выход на лёд двух дезертиров советской армии. Только трубку положил, смотрю – спускаются голубчики прямо на лёд и правят в Китай. Стрельбище вот оно, рядом, рукой подать. Автомат с плеча дёрг и вдогонку. Только в валенках и тулупе как-то не разбежишься. Ну, тулуп скинул – вернусь, подберу, а вот валенки не решился. Да и как бы я выглядел браво в носках перед дезертирами - померли от смеха, а моя задача их живьём взять. Бегу. Они идут и меня не замечают. Только непохожи на нарушителей. Будто парочка влюблённых. Один другого, кажется, обнимает. Может, голубые? Слышу слабый крик. Оглядываюсь. Флотский за мной чешет. Ну, этому проще бегать – в шинели и ботиночках. Чего несётся? Должно быть, неспроста. Ждать его? Назад повернуть? Этих преследовать? Ничего не решил, перешёл на шаг, преследую дезертиров и на флотского озираюсь. Он меня догнал, вокруг вираж заложил и кричит запыхавшийся:
- Опять из отряда позвонили, сказали - будь осторожен: у них РПК.
И назад почесал флот. У меня желание биться автоматом против пулемёта пропало. Развернулся и за флотским. Прибегаю и к телефону – мол, так и так, сошли двое на лёд, идут берегом в Китай, сейчас за мысом скроются.
Скрылись дезертиры за мысом. Минут через десять следом вертолёт по-над берегом. Сколько потом не пытал командиров и знакомых погранцов, так и не узнал продолжения и конца этой истории. Дезертиры то были? Задержали ли их?

[santehlit]

- Э, куда задрали? - делал замечание Ершов. – Он ведь так потолок проткнёт.
Прапор немедленно втягивал бестолковку в плечи и опускался на четвереньки.
- Не солидно, не солидно, - ёрничал Кабанчик. – Не годятся такие во флот. Бросай его, ребята.
Парни начинали переворачивать столешницу. С диким воплем с пятисантиметровой высоты падал на пол самый главный дудило отряда. Публике это развлечение ужасно нравилось. Солдаты бегали по всему отряду, заманивая к нам знакомых прапоров. Да и те, однажды испытав красоту полёта в бездну, не хотели оставаться в одиночестве – тащили к нам своих друзей лечиться от морской болезни.
Через пару недель поток пациентов иссяк. Но Кабанчик был неистощим на выдумки. В чипке (отрядный киоск) продавали очень вкусные пирожки с повидлом. Ершов сидит на табурете в аппендиксе меж спортивных снарядов, ловит моряков:
- Иди сюда. Ты знаешь, что я окончил школу индийских йогов? Не знаешь? Не беда. Сейчас покажу самый простой фокус. Раздену тебя, в одном тельнике оставлю – и пальцем не коснусь. Не веришь? Тогда давай спорим на пирожки. Учитывая разницу доходов, ты два ставишь, а я десять. Нет, двадцать. Десять копеек против рубля, что я скажу индийское заклинание, и ты останешься в одном тельнике. По рукам? «Ёк-макарёк!» Сколько на тебе тельников? Один? А я что говорил? Шуруй за пирожками.
Один пирожок Кабанчик съедал, другой возвращал проигравшему пари. Оба оставались довольными. Я решил подыграть индийскому факиру. В конце февраля подъехала молодёжь из Анапы – смена дембелям. Самой одиозной личностью первогодков был наш метрист, замена Цындракову. Он обошёл всю группу, каждому пожал руку и представился:
- Толя Мыняйло с пид Львива.
- Придурок какой-то, - посетовал Цилиндрик, но ошибся.
Хохол Меняйло был хитрющей бестией. Его невозможно было заставить что-то сделать. Он понимал приказ с полуслова, кидался на исполнение, как кость на собаку, и болтал, болтал без умолку – о том, как он рад безмерно, что это дело поручили именно ему. Суетился, что-то делал, а результата не было никакого. Вот Цилиндрик и решил – придурок. На самом деле то была уловка сачка. И действовала – его вскорости перестали посылать за сигаретами в чипок, да и вообще что-то поручать, о чём-то просить. Даже гнали подальше от работы – иди-иди, без тебя управимся. Чтоб только не надоедал своей невозмутимой болтовней. Вот этого Мыняйлу я и отправил на глаза замполиту, предварительно приказав надеть под галанку второй тельник. В результате – кулёк с двадцатью пирожками на замполитовы деньги хохол сам принёс. Ну и посмеялись, конечно.
- Евреи плакали, когда хохлы на свет родились, - сокрушался Ершов.
Кстати, о молодом пополнении. Мотористом на наш корвет, взамен уходящему на дембель Сосненко, определили Мишку Самохвалова. Родом он был из Куйбышева, с улицы имени Очистных Сооружений. Поначалу думал – прикалывается. Потом увидел обратный адрес на конверте, понял – бывает. Парень был хоть куда – и приколоться-посмеяться, и поработать от души. После школы на гражданке автослесарем трудился. Собрал Белов, наш флагманский механ, всех мотылей, - кроме дембелей, конечно - усадил в ГАЗ-66, повёз на мыс Белоглиненный. Задача – установить запорный кран на новой топливной цистерне. Чтоб мы могли здесь заправляться, рядом с границей, а не бегать каждый раз в базу. Но для установки крана, надо было нарезать резьбу на патрубке 157-ой трубы. Представляете? Ничего Вы не представляете. Цистерна установлена с наклоном к берегу, чтоб соляра самотёком…. И патрубок под углом. Лерка – железяка такая с резцами – полметра в диаметре, тяжелющая. Никак не хочет резать резьбу – срывается. Измочалили входной торец патрубка и плюнули – не по силам задача. Стёпка к погранцам на ПТН (пост технического наблюдения) уехал. Механ за ним пошёл. Ребята костерок развели. Я Мишку мучаю, от цистерны не отпускаю.

[santehlit]

- Ты же автослесарь – придумай что-нибудь.
- Здесь сила нужна, начальник, а голова без толку.
- Ну, не скажи. Давай от обратного – если гора не идёт к Магомету, что делает последний…? Ты главное скажи – трубу окончательно не загубим?
- Да что с ней сотворится? Давай попробуем.
Мишка меня с полуслова понял. Поднимаем мы эту лерку, вешаем на трубу задом наперёд, толкаем в противоположный конец, затягиваем резцы.
- Ну, помолясь!
Я маслом трубу поливаю. Мишка монтировку в гнездо вставил, лерку вращает – резьбу нарезает. И знаете – получилось. Эффектно так получилось. Механ машину подогнал.
- Собирайтесь, мужики.
Я:
- Кран не будем устанавливать?
Механ:
- Ну, устанавливай.
Мишка принял кран из машины, я – каболку. Пошли вдвоём устанавливать. Намотали, закрутили, закрепили. Возвращаемся.
- Готово.
Парни в кузове сидят, механ в кабине.
- Не надоело прикалываться?
- Да идите, посмотрите.
Парни поленились, механ нет. Вернулся, руку жмёт:
- Сочтёмся.
Вот такого мне дали помощника.
Но вернёмся к Кабанчику. Присмотревшись, пообтершись, решил Ершов сделать себе громкое имя в тихой ханкайской заводи. Предпосылки имелись – компактная группа моряков, воспитанная капитаном третьего ранга Кручининым на сознательном отношении к службе. Поясню, что имею ввиду, простым примером, не вдаваясь в экстремальные ситуации. Нам надо ехать на пирс – менять суточный наряд. Приходим на КПП – машины нет. Ничего страшного – идём пешком – пусть догоняет. Идём по посёлку с автоматами, но без разрешения и сопровождения. Могли бы в магазин заглянуть, водки набрать, к девицам пристать, гражданским накостылять. Максимум, что позволяли – миниатюры пред юной и прекрасной половиной населения. Идём по улицам – двое в шинелях с автоматами, один налегке - в тулупе и валенках. Этот посерёдке, как конвоируемый. Девчонок завидит, руки за голову, лицо в землю. А потом как побежит, под ноги бросится девчатам. Те визжат, а мы кричим:
- Стой! Стрелять буду!
Но автомат за спиной – с ним шутки плохи: он заряжен. Мишка Терехов попытался однажды заложницу захватить, но гордая ханкаечка с китайским профилем увернулась и лягнула его в пах. Мы с Сосненко подбегаем, а нарушитель уже обезврежен – лежит в снегу, ртом воздух ловит, и низ живота зажимает. Смех без греха….
Тут как раз бумаги пришли из бригады – в Дальнереченском погранотряде состоится краевая комсомольская конференция – приглашается актив пограничных войск. Стали мы готовиться. Сел Кабанчик за речугу. Сочинил Воззвание личного состава Ханкайской группы катеров ко всем пограничникам страны. Мол, так и так, ребята, вызываем всех на соцсоревнование, сами же обязуемся служить и знать матчасть, политику только на отлично. Суёт мне:
- Прочти. Ну, как? Выучи наизусть – на конференции выступишь без бумажки.
Блин. Не любитель фарсов, тем более, всесоюзного масштаба. Мишку Терехова сюда – он бы выдал, он профессионал в таких делах. Едем в поезде – я учу. Расквартировались в бригаде в роте малых катеров, мне некогда с друзьями обняться – я речугу учу.

[santehlit]

Сунул кулак под нос. Сам не поверил этому аргументу и побежал в штаб выправлять проездные документы. Отсылал нас на Ханку, а сам оставался. Отсылал от греха подальше. Афоничкин мог ответить на сатисфакцию самым подлым способом. Целая рота шакалов за ним.
Кабанчик наши вещи и документы привёз в погранотряд – в бригаду так и не пустил. На вокзал сопроводил – езжайте с Богом! Только что не перекрестил. А как отъехал, мы через площадь и в магазин – купили водки по пузырю на брата, палку колбасы и хлеба булку.
Ничего удивительного: всякий русский, собираясь в дорогу, берёт с собою водку – это раз. Мы ехали с конференции, на которой кинули вызов всей стране: стоит отметить – это два. В поезде ехать всю ночь, вагоны набиты людьми, в том числе и представительницами прекрасного пола, с которыми мы настолько отвыкли общаться, что без водки и язык от нёба не оторвать – это три
Короче, взяли, заходим на вокзал. Я портфель поставил на баночку, а там – дзинь! – бутылки. С соседней скамьи мужик встрепенулся и ко мне:
- Пойдем, выйдем.
Вышли на перрон.
- Ты косо посмотрел на мою жену. Какая меж вами связь? Откуда её знаешь?
- А что на вокзале были женщины?
- Вот ты как! Оскорблять?
- Слушай, мужик, ты ведь чего-то хочешь, верно? Говори, не томи. Если в лоб, то начинай – я первым не бью.
- Вот вы какие, тихоокеанцы….
Дальше мы заспорили о моей принадлежности роду войск. В конце концов, до меня дошло, что мужик напрашивается на халявную выпивку. Он даже попытался всунуть в карман моей шинели погончики штурмана гражданского флота. Но эту попытку я пресек и твёрдо сказал, что ему ничего не светит. Он вернулся в зал ожидания, а я задержался в гальюне. Вышел – парни рыскают по перрону в моих поисках. Решили, что этот кадыкастый мужик замочил меня. В зале ожидания мой недавний знакомый хрипел, лёжа на баночке, а Нурик сидел верхом, завернув ему руку за спину. Рядом молча стояла худенькая женщина с огромными полными ужаса глазами. Моё явление примирило стороны и развело по разным углам зала ожидания.
В вагоне оккупировали боковой столик последнего кубрика.
- Заметил, какая красавица проводница? – суетился Нурик Сулейманов. – Я бы к ней подкатился под бок.
- Вместе подкатимся, - одобрил инициативу Валера Коваленко. – У неё их два.
Мы выпили по стакану водки, и ребята утопали в начало вагона. Долго не было. Саша Тарасенко забеспокоился:
- Где застряли? Сходи на разведку. Да, смотри, третий бок не обнаружь.
И я пошёл. Весь вагон насквозь – нет парней. В тамбуре пожилая толстая проводница кидала уголь в вагонную топку.
- Мамаш, не видели морских пограничников?
- Да лучше б не видела. Катьке спать надо: она уж каку ночь глаз не смыкает – простыла, кашляет. А эти привязались. Два солдата здесь курили, я послала – образумьте, уведите. А один ваш вышел и обоих набил. Вот беда! Вы бы их забрали. Только послушают ли?
- Послушают.
Толкнулся в купе проводников. В полумраке картина предстала тяжкая. А может, затуманенная алкоголем фантазия обрисовала всё в чёрных тонах. Но мне показалось…. Мне просто по психике ударило то, что показалось. Нурик и Валера сидели на нижней полке, запустив четыре лапы под одеяло, под которым пряталась худенькая девица лет двадцати и отчаянно боролась двумя руками, одну из которых то и дело выдёргивала, чтобы прикрыть рот при глухом, надсадном кашле. Я чуть было не бросился в драку на своих друзей в защиту совершенно незнакомой мне девушки. Но сдержался. Решил действовать дипломатично.

[santehlit]

- Не пора ли выпить, моряки?
И девушке:
- Хотите, я вам грамм сто принесу – помогает от кашля?
Наши бравые комсорги на перегонки кинулись к застолью – наверное, каждый мечтал осчастливить юную проводницу целебным пойлом. Прикрывая дверь, сказал:
- Закройтесь, они не отстанут.
Открылась дверь в тамбур, из неё строем затопали солдаты. Я шёл и оглядывался – они не отставали и не догоняли, но и дверь не закрывалась, впуская всё новых и новых. Это что за явление Красной армии народу? Достигнув своих, освободил проход, но и строй остановился. Оказывается, дивизия притопала предъявить претензию Нурику Сулейманову – зачем избил двух солдат?
- Как зачем? – удивился кок 66-го. – Чтоб не лезли.
- Это вопрос: кто к кому лез.
Ну и так далее…. Не люблю я эти пьяные диалоги. Короче, красноармейцы обиделись и предложили: либо толпа на толпу, либо Нурик идёт в тамбур с их лучшим бойцом. Без драки они не уйдут. Да, пожалуйста. Они даже не представляют, в какую каку лезут. Их многочисленность ничто перед умением. Один из нас станет в проходе, и полчаса как минимум будет косить всю свору. Кроме как на кулак им некуда лезть – не обойти, не обползти. Потом он сядет к столу отдохнуть и перекусить, другой его заменит. В Манзовке всех оставшихся в живых сдадим в комендатуру. Не следует забывать, ребята, что мы из войск госбезопасности, и нам веры больше. Пришьют вам политическое выступление, и выжившие будут завидовать павшим….
Мои доводы стушевали красноармейцев – они зачесали затылки. Так-то оно так, да как-то некрасиво….
- Никаких побоищ, - заявил Нурик. – Один на один. Кто хочет?
Пока я шёл вагоном с хвостом солдат, Сулейманчик присовокупил второй стакан, теперь изнывал от храбрости. А зря он это сделал. Я имею ввиду водку - в состоянии алкогольного опьянения боеспособность падает.
Такой расклад Красную армию устраивал – не зря же топали. Повеселели, заговорили меж собой. Вызвался поединщик – крепенький, кругленький такой, но Нурика поменьше. Вышли в тамбур, а я с шестью красноармейцами в предтуалетнике теснюсь. За дверью – бац! бац! бум! бум! А мысли мои: дурак ты, Нурик, я почти сделал эту дивизию - одними словами опрокинул наскок. А сейчас что? Тебя в тамбуре боксёр метелит. Меня? Мне и руки не дадут поднять, в стенку вплющат – и будь здоров, Анатолий Агарков!
Кажется, стихло.
- Ну-ка, - отодвигаю солдата от двери. – Гляну.
Приоткрыл, сунул голову в щель. Бойцы стояли, упёршись лбами, держа друг друга за уши. С разбитых лиц стекала кровь.
- Я – Нурик Сулейманов из Казани.
- Я – Талгат Бегашев из Удмуртии.
- Будем знакомы.
- Будем.
Нурик обратил свой взор на меня:
- Всё, Толян, мы кончаем. Ничья.
Я закрыл дверь и объявил:
- Ничья, мужики. Топайте до хаты – все условности исполнены.
Сначала строем прокатилась новость - в поединке ничья, с моряками мир - потом дивизия начала эвакуироваться из нашего вагона. Когда появились умытые Нурик с обретённым другом ни у нас в кубрике, ни в проходе вагона солдат уже не было. Талгат представился, пожал всем пятерню, выпил стакан водки и ушёл.

[santehlit]

- Ему, - говорю, - повезло, а мне нет. Но ничего, будет и на нашей улице праздник. Верно, говорю?
И ушёл. А боцман с повязкой дежурного уже ждёт у трапа.
- Да ты, Лёха, с ума спятил, которого кот наплакал - я два дня от реверсов не отходил.
- Вот и хорошо, Агариков, вот и чудненько! Я тебя специально…. Отстоишь первую смену и всю ночь будешь дрыхнуть. Ты это любишь, я знаю.
Боцман прикалывался. Теслик знает, что я никогда не меняюсь в положенное время. А зачем ребят булгачить, если спать не хочется? Иногда на Ханке такие чудные ночи бывают, что думаешь – вот она, красота и суть природы - пей её лёгкими, зри очами: такое в жизни не повторяется.
Ребята на боковую, а я постирался, помылся – сам себе начальник: обе повязки на рукаве. Синяя - дежурного по катерам, красная - вахтенного у трапа. Сел на оружейный рундук и закурил. Яви чудеса свои, ночь иманская!
Не зажилила. Дощатый забор ограждения части, подходя к водной грани, ног мочить не пожелал. Вместо него преградой для гражданских лиц и самовольщиков лёг металлический столб. Тот самый, который ставят под высоковольтную ЛЭП. Три фигурки на нём обозначились в темноте.
- Эй, моряк, угости сигаретой.
Почему бы не угостить страждущую девушку? Может, и она угостит, чем не жалко. Спустился по трапу, подхожу. Девушек двое, а паренёк один.
- Это ваш корабль стоит?
- Это «Ярославец».
- Ой, никогда не была на «Ярославце». Пригласи, старшиночка.
- Идём.
- Идёмте? – самая любопытная своим друзьям. – Не хотите? Ну, как хотите. А я пойду. Пошли?
По дороге:
- У вас гитаристы есть?
- Есть один. Вульгарный шибко. Тебе не понравится.
- Ой, да что ты - наоборот!
Помог юному созданию подняться по трапу, придерживая ладонями за талию. Тонкие они у девушек и гибкие. И ещё какие-то…. Рук отрывать не хочется. Ступив на палубу, она резко обернулась с каким-то вопросом и ткнулась в меня грудями. Упругие они и совсем без лифчика под рубашкой. Дрожь прошлась по телу - я хочу эту девушку, сил нет, как хочу, и не отпущу её с катера: не уговорю, так изнасилую - один раз живём.
Катюха (мы уже познакомились) сунулась в тамбур:
- Здесь кубрик? Нет, иди первый, а то я брякнусь. И руку дай.
Пока менялись местами, чмокнул её в щеку и ощутил неприятный запах перегара. Страсть как-то сразу на убыль пошла. По крайней мере – насиловать, точно не буду. Если уговорит…. Не подлил масла в огонь и её прыжок с трапа в мои руки. Ладонь скользнула по бедру, задирая платье до трусиков. Поставил её на ноги и толкнул дверь в кубрик.
Моряки не любят спать в тельниках. А тут ещё поход и вся суматоха с ним связанная - не удосужился слить воду из системы отопления, и, колдуя над ужином, шеф нагнал в кубрик избыток тепла. Парни спали под простынями в одеянии Адама.
- Вот гитарист, - включив освещение, кивнул на гамак Курносого. А потом потрепал его за голую коленку. – К вам, маэстро.
- Иди к чёрту! – Мишка бросил невидящий взгляд на гостью и дёрнул простынь на голову. Дёрнуть-то дёрнул, голову прикрыл, а интимное место своё оголил. Катюха даже руками всплеснула:
- Вот здорово!

[santehlit]

Моё внимание привлёк другой объект на реке. Лодку крутило и несло по течению – верный признак отсутствия вёсел. В ней две пары в неглиже – у женщин было, за что зацепиться взглядом, мужики брюхатые, лысые. Но их надо было спасать – лодку без вёсел Иман вынесет в Уссури, а там Китай. Разделся и по пояс вошёл в воду:
- Конец есть? Кидайте.
Женщины прыснули, кокетливо изгибаясь объятными телами. Один мужик встрепенулся:
- Я щас кину. Я тебе такой щас конец кину.
Тем не менее, хватаясь за борта, неуклюже, раскачивая лодку, пробрался с кормы на нос и кинул мне фал, привязанный к огону лодки. Я потащил их к берегу:
- Помогай, мужики.
Парни кинулись ко мне, и общими усилиями вытащили лодку на сушу. Первым прыгнул из неё тот самый суетливый мужик со своим дурацким:
- Я щас кину, так кину…. Кто старший? Ты? Фамилия? Построил народ и в часть, к дежурному, за наказанием. Скажите: приказал начальник штаба Кардаш….
Эге, вон какую акулу вытащили себе на горе. Знать бы, с места не сдвинулись – катитесь, товарищ кавторанга, в Китай, там вам самое место.
Нырнули за колючку, побрели со слипа, девчонок, понятно, с собой не позвали.
В бригаде три дежурных – оперативный по границе, по части и по базе. Оперативному не до нас. По части? А пойдём-ка к тому, который по базе – начштаба ведь не сказал к какому именно. Там сундук какой-нибудь, Гераська с ним мигом договорится – чтоб без наказаний, устным внушением….
Пришли в автопарк. Я народ построил, в дежурку заглянул: там два сундука что-то пили из чайника - на красных носах капли пота. Так, мол, и так, доложил, прибыли по приказу начштаба Кардаша для наказания…. на ваше усмотрение.
Сундук с повязкой фуражку натягивает и за мной. И началось адажио в исполнении подвыпившего мичмана бербазы…. Мол, вы, ханкайцы, о себе много мните, на всех свысока глядите, а сами-то…. Тьфу! Нет, два раза тьфу! Не было его в тот день в роте, а то бы он одной рукой всю эту ханкайскую шайку дембелей….
Достал своей пьяной блевотиной словесной до самого не могу. Решил мужиков не подставлять, а сам развернулся и пошёл прочь.
- Стой! Стоять, старшина, - слышу за спиной. – Стой, сука!
И топ-топ-топ следом. А ведь догонит и ударит. Нет, этого я ему не позволю. Развернулся и даже шаг навстречу сделал – ну, иди сюда, сундучара! Он тормозить – его в сторону качнуло. Смотрю – подмога летит. Думал, ему - оказалось мне. Мичман Пушкарёв, наш ханкайский, бывший дембель, теперь инструктор по комсомольской работе в бригаде. Схватил пьяного за руки:
- Коля, что ты, что ты, уймись….
У того голос в визг сорвался:
- Урррою сучонка…!
Я развернулся и ушёл на пирс. Ребята наши следом. Но инцидент был не исчерпан.
Я - единственный в звене старшина, каждый день ходил с нарядом на развод караула. Наряд менялся, а мне не с кем. И вот стоим под вечер на плацу – я и в затылок мне шесть моряков с «Ярославцев». Развод идёт привычным порядком. Является Кардаш, машет заступающему по части дежурному рукой – продолжайте, и идёт вдоль строя. Останавливается напротив.
- Старшина второй статьи Агарков, - представляюсь.
- Выйти из строя.
Выхожу, разворачиваюсь. Начштаба ладонь к виску:
- За нарушение объявленной формы одежды, самовольный выход за пределы части, пререкания со старшим по званию объявляю десять суток ареста.
- Есть, - говорю, - десять суток ареста.

[santehlit]

После развода подхожу к дежурному по части:
- И?
Тот, пожав плечами:
- Завтра в десять на КПП с туалетными принадлежностями – губа в отряде. Дежурство сдашь завтра.
Герасименко, услышав новость, помчался к Атаману, тот к комбригу Крылову. Ещё раньше Пушкарёв побывал у начальника политотдела кавторанга Юрченко. И вот три высших офицера части собрались в кабинете комбрига решать мою судьбу.
Наутро отдал синюю повязку Терехову, собираю туалетные принадлежности.
Герасименко:
- Пойдёшь на торжественное построение.
- Так это….
- Не торопись, я сказал.
Переоделся в парадную форму первого срока и в строй встал. Коробку ханкайцев вывел на плац каптрираза Кручинин. Торжественное построение по случаю Дня Пограничника. Профессиональный праздник. И полетели награды заслужившим – медали, знаки отличников ВМФ, погранвойск, классности. Потом звания - …. и вдруг слышу: … Агаркову очередное звание старшины первой статьи за отличные показатели в БП и ПП, и высокие профессиональные навыки. Вот так! Про губу и вспоминать никто не хочет. Пустозвон, выходит, начальник штаба Кардаш.
Ребята поздравляют. Атаман руку пожал. Впрочем, он всем старослужащим пятерню подал – все были чем-нибудь награждены. А моя чешется, так чешется – просто зуд какой-то – хочется с сундуком пьяным с бербазы закончить диалог. Парни отговаривают, а я на своём…. Как там он вчера верещал? Ханкайцы – это тьфу два раза. Вот я пойду, тьфукалку ему прочищу. Как ни отговаривали, пошёл в дежурку базы. Сундучару, конечно, не нашёл – дрых, должно быть, дома после наряда. Приплёлся в клуб – ведь у нас выходной - а там концерт праздничный силами местной дальнереченской самодеятельности. Так себе – ничто ни о чём. Но одна солистка привлекла-таки внимание. У неё какой-то дефект был в произношении - ей бы в разговоре помолчать, а она вышла на сцену петь. Моряки прикалываются – на бис вызывают, да ещё раз, да ещё…. Тётка рада стараться, кланяется, воздушные поцелуи шлёт, и друг запела:

- Остров Даманский, родная земля….

В зале вмиг гробовая тишина. Минуту, не меньше. Потом взрыв – свист и гул, ботинки на сцену, рёв многоголосый:
- Пошла, сука, прочь….
Тётка бегом со сцены - не поняла, дурёха, что по живому клинком….
Я расскажу, чтоб поняли.
В 15-ой ОБСКК была своя версия тех памятных событий марта 69-го. Моряки не участвовали в драчке на Даманском 2-го числа, а спустя день трупы погранцов выносили с острова. Мазурин – он тогда ещё срочную тянул – хвастал: медаль получил, усердно таская изуродованные и заледеневшие тела ребят. Потом бой 15-го марта. Погранцы Нижнемихайловской заставы прижали на острове прорвавшихся маоистов, а полковник Леонов повёл мангруппу отряда по льду, чтобы отрезать желтомордым путь к отступлению. Растянувшуюся колонну БМП и БТРов расстреляли в упор орудия китайского укрепрайона Бхутоу - ни одна машина не дошла до острова. Всё, погранотряд обескровлен. Подтянули части советской армии. Но красноармейцам нельзя участвовать в пограничных конфликтах – им срочно вешали зелёные погоны. И в этот момент одуревшим от кровавого успеха китаёзам предстал во всей красе поезд №2 Владивосток – Москва. В том месте «железка» проходит ввиду укрепрайона Бхутоу. Ну и начали желтомордые дурашлёпы палить из своих допотопных пушек по вагонам. Поезд-то умчался, усеяв насыпь осколками разбитых окон, а вот терпение тогдашнего комбрига Школьникова лопнуло. «Огонь!» - приказал каперанга на свой страх и риск. «Шмели» стояли на стапелях, кормой к Китаю, и ахнули из двух реактивных установок по Бхутоу. Нет, не городу, а укрепрайону. Если б по городу – это была бы китайская Хера-сима. Меньше минуты выли дуэтом БМ-17, потом время подлёта и меньше минуты рвались реактивные снаряды. И мёртвая тишина на берегах Уссури. Ужаснулись обе стороны – что натворили. Ну, ладно – окровавленные трупы погранцов у горящих машин – дело житейское: похоронили, всплакнули, помянули. А от сопки Бхутоу остался оплавленный базальт – ни снега, ни обломков строений, никаких останков тех, кто там был. Некого хоронить. Отбили «Шмели» у соседей охотку соваться к нам с пистолетами. Дай Бог навсегда. А каперанга Школьникова за самовольство со службы выперли. Рад был, что ни посадили. Вот такие дела…

[santehlit]

Китайцы томагавки зарыли, но от острова не отказались – возят на берег грунт самосвалами, чтобы сделать его полуостровом. Наши молчат – погранцам запретили нос туда совать, морякам разрешили только со стороны своего берега мимо ходить. Короче, слили Даманский маоистам, а эта гундосит:
- «Остров Даманский – родная земля…»
Как тут сдержатся?
Праздник ещё не кончился. Вечером едем в город. Там в ДК КВН, потом танцы. Приглянулась мне девушка – решил на вальс пригласить. Прошлым летом учил всех желающих мичман Мазурин, чемпион погранотряда по бальным танцам. Показал, и мы стали палубу шкрябать гадами. Боцман за голову:
- Танцуйте, уроды, босиком!
А что, можем и босиком. И вот парами вальсируем на юте, а Тюлькин флот прикалывается. Пусть себе. Вальс – дело полезное, и культурному человеку без него никак. Себя стал считать приличным вальсёром, вот только партнёрши в руках никогда не держал. В ДК Дальнереченска и решил себя испытать.
Подхожу, приглашаю – мне не отказывают. Народу полно, а круг пустой – единственная пара. Партнёрша попалась замечательная – не зря приглянулась с первого взгляда. Да и я лицом мимо грязи – туфель её не тревожу, в такт попадаю. Ну, думаю, будет у меня новая дама сердца, и капец Елене Яковлевне. Только глянул на подружек партнёрши, и тревога в сердце моё ворвалась. С чего это они смехом заходятся – чуть-чуть с баночки не падают. Пальчиками в нашу сторону тычут. Может с клёшами моими что? Или гюйс помялся. Бескозырку Самосвальчик в руках держит. А пусть себе…. Нам хорошо вдвоём – и это главное. Вот только руки в пляс пустились от волнения. Сейчас танец закончится, перекурю, успокоюсь и вернусь знакомиться. Девушка улыбается ободряюще. Я не представляюсь и имени не спрашиваю – интригую, думаю, что ещё успею. Провожать до места не пошёл – да ну их, этих хохотушек. Вышел на крыльцо – пальцами в пачку попасть не могу, спички ломаются. Сигарету размял – она чёрная. Бог мой, что такое? Смотрю на ладонь, а с пальцев чёрный пот каплями – вымывает из пор въевшийся мазут. Представляю, какие следы оставил на белоснежной спине партнёрши - то-то её подружки закатывались. Чёрт, как не везёт-то мне в любви! Бегом в машину - забился в уголок, и там сидел, покуда танцы не кончились.
Теслик вернулся из краткосрочного по семейным – мне стало легче. Потом Сантё с Вантёй из госпиталя притопали – совсем курорт! Спустили катер со стапелей, за неделю перебрали двигатель, подняли Атаманов стяг и - вперёд, на Ханку. А 68-ой наваривал днище.
В базе кроме прочих ждало письмо от Елены. Штемпель украинский – уехали с мужем в отпуск на родину. По дороге, писала, заезжали в Камень-Рыболов меня повидать. Наплела мужу, что в поезде её пытались изнасиловать солдаты, а доблестный моряк-пограничник по имени Анатолий спас её честь и его лоб от рогов. Благодарный супруг купил пакет яблок и оставил его на флотском КПП – тихоокеанцы подарок слопали, так как меня, понятно, в базе не было.

[santehlit]

Однако, Елена какова? Как она представляла встречу двух неравнодушных к ней мужчин? И яблоки – так символично. Впрочем, яблоки это, кажется, у Париса. Надо что-то делать. Но что? Ведь мы ответственны за прирученных людей. И я написал во Владивосток до востребования – очень жаль, что не встретились.

Ваше благородие Русская Душа
Поэтами воспетая, щедра и хороша
Но нет врага коварнее, чем ты сама себе
Маешься по жизни – не везёт и мне.

Из бригады пришли – катер как игрушка, сияет свежей краской от ватерлинии до клотика. С наваркой стальных листов на днище стал остойчивее – все шторма нипочём. Двигатель после ремонта урчит как новенький, работы требует. Нам бы служить да радоваться – чего ещё? Ан нет, не таков русский характер – да и хохлы не далеко убежали – чтобы жить без неприятностей. Нет – так найдём.
На второй день по возвращению в Камень-Рыболов сломал Стёпке-бербазе нос. Как говорится, пусть не лезет. Заступил дежурным, проинструктировал вахтенного у трапа и потопал к флотским фильм смотреть. Возвращаюсь – катера на месте, вахтенный у трапа, одеяло с моего гамака пропало. Трясу матросика с повязкой, он уши плечами зажимает – не знаю, мол, не ведаю. Подумал, всё равно найдётся, и лёг, укрывшись простынёй.
В иллюминаторах рассвет забрезжил, по трапу – топ-топ-топ – и без «добра». Кто не спал, напряглись. Я вскочил – дежурный на час раньше поднимается. Стёпка вваливается – сам возбуждённо-радостный, в руках комок моего одеяла. Боцман:
- Ты Бербаза, когда моряком станешь? Без «добра» только сундуки шныряют.
Ваня Оленчук голос подал:
- Зачем ему «добро», и так видно – нос-нос-нос, а потом Степанов.
У Стёпки был длинный нос, которым он не очень гордился. Тут же схитрил, засипел простужено:
- Так это, я кричал - голос вот пропал.
Оленчук:
- У нас в колхозе аналогичный случай был: сосед козе вдул, у неё и голос пропал.
Дружный хохот в кубрике обозначил отсутствие спящих. Стёпка совсем расстроился, а ведь чем-то похвастаться хотел. Кинул одеяло на мой гамак и взялся за дверь. Я развернул:
– Кто и где на нём валялся?
Стёпка:
- Не смотри, пятен нет – не целка была.
И для всех пояснил:
- Со Светкой Рожковой кувыркался.
Скажите, если бы о Вашей сестре какой-то прыщ вот так…. Стерпели? Вот и я…. Двинул Бербазе в нюхало, он к Оленчуку на рундук улетел. Из сломанного носа кровь брызнула. Стёпка закрыл лицо ладонью и на палубу.
Боцман:
- Твиндец тебе, Толян – сгноит Атаман на Русском острове.
Но обошлось. То ли Стёпка стерпел - не настучал, то ли авторитет мой у Кручинина был в те дни высок, и он простил.
В дисбат на Русский остров мог и боцман загреметь – сцепился с Тараканом, да чуть не до драки.
В тот день в машинном ковырялся. В робе, конечно - я ведь не Сосненко. Самосвальчик на вахте стоял. Вдруг заглядывает в люк спардека: